Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

Эти дни встретил многих врачей из многих мест — Киева, Одессы, Днепропетровска и т. д. Бедствие такое повсеместное, что мое перемещение из Москвы сюда может почитаться верхом благополучия.

13 сентября. Принимал больных шесть часов подряд. Принял пятьдесят два человека. Это и трудно, и очень утомительно. Какая нищета! Какая убогая жизнь! Идут люди к врачу с голодными отеками, а им нужно идти не к врачу, а на рынок. Работа поликлинического врача серая, но нужная. Недаром говорят, что поликлинический врач «не ведущая, а везущая» фигура здраво охранения.

С фронта сообщения о взятии немцами Чернигова.

15 сентября. Кокошкино. «Уважаемый М. М. Ваш отъезд из Москвы особенно тяжел для нас своею неожиданностью. Ученье у нас отложено, а на нас возложили обязанность вырыть два бомбоубежища для школьников и заготовить в лесу дрова для школы. Работа эта ложится всецело на учителей. А у меня уже приключилось огромное несчастье — лопатой я срезала часть своей новой галоши. Поймите, ведь никаких карточек мы не имеем! Галоши — это ценность, и все усилия залить оказались напрасны. Приближается осень с дождями, грязью и холодом. Расстояния наши вы знаете, а чтобы получить хлеб, приходится иногда и вторично пройтись. Кроме этого, каждую пятницу дежурю около школы, и дом наш совсем обветшал, и у нас холодно. Личико Милы похудело и стало похоже на "уйди, уйди". Сама же я так устала, что если бы не тихие ласки детей, вряд ли хватило бы у меня силы жить. Пишите о себе, как приспосабливаетесь на новом месте. А.Крюкова».

16 сентября. Утро. Аня с Марианной ушли на рынок. Я люблю, когда они уходят и могу побыть один, но люблю, когда они и возвращаются, и скучаю и беспокоюсь, если их долго нет.

Вернулся я вчера с приема поздно. Очень устал. Анюшка вслух читала Марианне. В комнате чисто и порядливо. Накрыт стол для ужина, а настроение у нас с Аней, в итоге дневных переживаний и впечатлений, из рук вон плохое. После ужина Анюшка «раскинула карты» на одного, на другого. Это глупо, но это развлекает, а иногда и успокаивает. Потом почитал Грина — «Жизнь Гнора», «Сто верст по реке». Я читал Грина и раньше, но перечитываю его с удовольствием. Сны минувшей ночью были также смутны и печальны, как и мы вечером. Виделся Володя, как всегда в грустном положении.

Отдан Кременчуг. По Чкалову предупреждения о возможной «ВТ». Наблюдал я опять народ на приеме. Сколько добродушия, терпения, простоты! И при том он нищ, голоден, оборван. И царское правительство не могло управиться с таким народом! Или тогда он был другой?!

18 сентября. Муром. «Я очень обрадовался, получив Ваше письмо, дорогой М. М. Теперь я спокоен — Вы живы, здоровы и со своими. Я душевное равновесие нахожу в работе. Эта страшная бойня удручает меня. Надругательство над человеком и человечеством до такой степени доведено до крайних пределов, что иногда вызывает чисто физическую тошноту.

Получил я извещение, что скончался мой старый однокашник Марьян Дитрих. Мы в один день с ним поступили в приготовительный класс, сели на одну парту и тут же подрались, за что были поставлены в угол и оставлены "без обеда". Вместе затем окончили гимназию и университет и всю жизнь постоянно встречались. Царство ему Небесное! А вы, друже, беритесь за какую-либо работу — будет легче. Обнимаю Вас и желаю целу и невредиму изжить это ужасное время. Ваш Н.Печкин».

22 сентября. После жарких дней холод и дождь — и то, и другое в степени неумеренной. С утра по радио извещение о взятии немцами Киева.

Мне предложили место главного врача в поликлинике. Я отказался. В работу свою я втянулся. В окружении осмотрелся и, как всегда, нашел свой интерес и смысл.

Получил несколько открыток из Москвы от родных и друзей. В них звучит надежда на скорое свидание. Или они там очень оптимистичны, или я настроен плохо, но не вижу скорой возможности связать наши концы.

Налеты на Москву продолжаются. А ночи там сейчас темные, холодные, осенние. Еще в Москве мерещились мне такими в часы воздушной тревоги. Уж тогда я думал о них, и когда мне пишут: «Хорошо, что Вы уехали», — я почти верю этому.

Дочитал Грина и жалею об этом. Он подошел в эти дни к моему внутреннему состоянию.

Общений вне службы никаких. Не интересно. А народу наехало и продолжает наезжать очень много.

24 сентября. Деревня Старое Московской обл. «Милый М. М.! Я сильно огорчен твоим отъездом. Мне очень хотелось проводить тебя, но не удалось и это. В Москве пока все по-старому, и живет она, как жила. Трамваи, автобусы, троллейбусы бегают, народ суетится. Налетов больших нет, так как угощают немцев еще далеко до Москвы. У нас 7 августа был над деревней воздушный бой. Как дали тревогу, я вышел на улицу. Была темная, но звездная ночь. Слышу — идут "тяжелые", еле-еле везут. Не прошло несколько минут, как послышался шум нашего "ястребка" и так быстро, так мгновенно застрочили пулеметы и стало слышно, как начал давать перебои мотор.

Я подозвал к себе мальчишек и рассказал им, чтобы слушали, как дает перебои мотор, как бьют пулеметы. А у самого душа замирает, как бы не завалился на нас. Слушаем и наблюдаем за небом. Смотрим — начали капать огненные капли. Удар в воздухе, большое пламя летит вниз, и взрыв на земле большой силы. Ну, говорю, ребята, попал один, капут. Наутро выяснилось, что сбит один бомбардировщик в пятнадцати километрах от нас. Летчиков долго искали. Они были разбросаны в ста пятидесяти метрах от самолета, а один висел на большой березе с разорванным животом и медалями на груди. Вот так и попробовали они побывать в Москве! А сбил их молодой летчик Талалихин, лет 21–23. Остался жив. Теперь он герой.

Вот так часто сидишь под елкой и слушаешь, что делается, как начнут им давать жару под Москвой, а они поворачивают и давай куда попало бросать бомбы — в лес или поле, только земля трясется да гул и воздушная волна идет — то прямо к земле прижмешься, а ребятишки в яме жмутся.

Плохо! Наступила осень, темнота, дождь идет каждый день, слякоть. Птички улетели. Ласточки уже покинули с неделю, скворцов не видно. Царствуют грачи и галки на полях, да деревню навещают сороки. Щеглы да синицы своим чириканьем напоминают о холоде. Листья желтые и уже осыпаются. Так быстро прошло лето, так незаметно. Я так на него надеялся. Думал поправиться, а вот 15 сентября получил "по чистой". А если бы было здоровье, думается, проехал бы к тебе. Здесь мне все так надоело. Очень жалею, что не смог я повидаться и поговорить с тобою, а теперь когда увидимся, и увидимся ли?! Конечно, все судьба. Мое пожелание тебе быть здоровому. Всего доброго. П. Г. Мищенко».