Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

17 ноября. «Уважаемый М. МЛ Мы пока целы. На руки нам выданы трудовые книжки, дан расчет и совет эвакуироваться. Как? Куда? Сейчас начались разговоры о возвращении к работе, и мы начинаем понимать, какая черная туча отодвинулась от нас. Как живем материально? Что ж об этом писать! Расчет получили, карточек не имеем, вместо хлеба дают иногда рожь, иногда пшеницу. Варим из них кашу. Только теперь мы оценили хлеб. Сама я так похудела, что скоро бренной земной оболочки совсем не останется. Кстати, производя здесь перепись населения, сколько раз пришлось услышать мне благодарность, пожелания здоровья и желания отблагодарить Вас от Ваших, когда-то бывших больных. Ну и пусть, все эти пожелания от доброго, простого сердца несутся к Вам через далекое пространство и навевают на Вас легкое и спокойное настроение в минуты тяжелых душевных невзгод. А.Крюкова».

19 ноября. «Дорогой М. МЛ Нас с Вами постигла большая печаль, а меня даже скажу, великое горе — нашей дорогой Софье Владимировне Олсуфьевой пришлось "уехать" к мужу. Об этом мне сообщила ее знакомая. Она же и принесла ее письмо ко мне, полное нежной заботы обо мне. Сердце мое скорбит невыразимо. Не знаю, в чем уехала она. Есть ли у нее валенки, и удалось ли ее собрать — так поспешен был ее отъезд. Сегодня слышу точно ее голос — она не позволяет мне плакать и унывать, и я в душе своей стараюсь рассеять скорбь, чтобы не огорчать ее — ведь человек и на расстоянии все чувствует. Поддержите и Вы наш дух и не забывайте нас скорбных — очень прошу и молю Вас об этом. Т.Розанова».

23 ноября. Загорск. «Милый, дорогой М. М.1 За две недели до отъезда С. В. мы побеседовали с нею на многие темы и вспомнили все то доброе, что мы видели от Вас и как последнее свидание Вы мило старались меня утешить, что мы еще увидимся. Дорогой мой! Вряд ли это будет. Здоровье мое не таково, что я смогу перенести все трудности жизни. Я к смерти своей отношусь очень спокойно. Я так нравственно устала жить. Всего, всего доброго. Т.Розанова.

P. S. Боясь не смочь сохранить "Книгу о Володе", я передала ее старому моему знакомому С.А.Волкову, преподавателю литературы».

30 ноября. После долгих колебаний согласился занять должность главного врача поликлиники. Занят с утра до вечера. Насколько я дорожил своим временем в Москве, настолько рад здесь не иметь его.

21 декабря. Деревня Старое. «Милый М. М.! Соскучился я о тебе, и письма твоего нет. Хочется узнать, как живешь. Зима навалила снегу много, везде чисто, бело, только чернеет лес. В избе тепло. Дровишки есть. Ложимся спать в девять. Я еще иногда часок почитаю, да и тоже на бок. Кругом глубокая тишина. Фронт отодвинулся. Не стало слышно орудийной стрельбы, не слышно гула моторов. Последний раз немец бомбил днем в конце ноября. Шел паровоз против деревни. Откуда возьмись, самолет. Машинист с полного хода остановил паровоз в выемке, и все сброшенные бомбы, штук 10, попали в стог сена, в коровник, штук 5 — в переезд около линии, а остальные вокруг. Будка путевого и семья остались целы, а паровоз пошел своим ходом. Все произошло быстро, на глазах. Ребята принесли мне хвост от бомбы. Тревог не стало. Выйдешь ночью на улицу, темно, тихо, все спят спокойно. Уже стали забываться и тревоги, и бомбежка, и бессонные ночи. Как-то был в Кузьминской больнице. Получил одно удовольствие от езды в розвальнях и тулупе на сене. Лошаденка все бежала рысцой, а день был на чудо прекрасный. Легкий морозец, солнышко, деревья все в инее, как нарочно убранные, и стояли точно на картинке. Поздравляю с наступающим Новым годом. Желаю здоровья и скорейшего возвращения. Петр Мищенко».

27 декабря. Муром. «С Новым годом, дорогой М. М., и дай Бог Вам дожить до окончания этой ужасной войны, пожалуй, самой ужасной из всех бывших до сих пор. Меня приводит в страх и смятение эта неистовая злоба, с которой ведется нынешняя война. Можно еще понять личную злобу против врага, грозящего тебе смертью, когда судьба тебя столкнула лицом к лицу. Но разорение памятников старины, надругательства над могилами и памятниками светочей человечества — это мне не понятно. Разорение Ясной Поляны, Музея Чайковского в Клину — как это понять?! И это делают немцы — нация, давшая миру Гете, Шиллера, Канта, Бетховена! Вероятно, они вертятся в своих могилах от стыда за своих потомков.

Судя по последнему Вашему письму, Вы работаете вовсю. И я не работал никогда с таким подъемом душевным, как сейчас. Оно ведь и понятно: если надо мною есть кров, если я сплю в своей кровати, пользуюсь своими книгами, то это только потому, что в 300 км от меня десятками, сотнями тысяч гибнет молодая человеческая поросль, которая так дорога стариковскому сердцу. Я надеюсь, что эта война будет последней в истории человечества. Пусть только поскорее наступит "мир и в человецех благоволение". Что ни говорите, а у Гитлера хребет уже надломлен и здравый смысл и логика требуют его конца. Позвольте мне крепко-накрепко обнять Вас со всей теплотой и лаской, на какую только способно старое сердце. Н.Печкин».

28 декабря. Загорск. «Дорогой М. М.! Счастлива узнать, что Вы живы, здоровы. Работаете. И я стала веселее, так как стала жить только сегодняшним днем. Вся моя ошибка жизни в том, что я всегда жила в ожидании будущих бедствий, а они всегда приходили не с той стороны, откуда я их ждала. Вот я боялась, что у Софьи Владимировны сгорит ее домик, а сама она будет ранена, а несчастье случилось совсем другое. Вы пишете, что я все же — "Самобытная", а что же Вы представляли, что я буду стоять в очередях и накапливать себе всяческое продовольствие? Этого никогда не будет.

Просмотрела еще и еще иллюстрации Володи к "Борису Годунову" и только перечтя текст, оценила и поняла их. Прочитала так же с захватывающим интересом В.Розанова "О войне 14-го года". Читаю "В мире неясного и не решенного" и "Около церковных стен". Замечательные статьи в первом томе о Филарете, о Толстом, Достоевском и Талмуде. Все это нужное и дорогое я прочитала в книгах, принадлежащих Вам, и я Вам очень благодарна.

Я не служу, но за квартиру у меня заплачено. Продала лишнюю керосинку и живу пока "барыней". Болит сердце только очень о Софье Владимировне, но утешаю себя тем, что как мне Бог помогает, так поможет и ей. Т.Розанова».

31 декабря. Загорск. «Простите, глубокоуважаемый М. М., что я без Вашего ведома прочел "Книгу о Володе". Разрешила мне это Т.В.Розанова. В ряду книг, как "Дневник" Амиэля, "Мемуары" Башкирцевой, "Уединенное" и "Опавшие листья" Розанова и т. п. интимных и задушевных произведений, Ваша книга займет свое место. В ней показана история двух жизней, спаянных родством душ, прошедших рука об руку нелегкий, но в тоже время незабываемый и серьезно ценный путь. И я не знаю, кто ближе и дороже мне по прочтении — Володя или Михо. По возрасту я ближе к Володе, но душой и переживаниями скорее нахожусь вместе с Вами. Вы — основная мелодия всей Вашей книги, которая звучит хоть и пиано, но является ведущей, тогда как Вашему талантливому другу принадлежит все богатство вариаций и инструментовки. Володя заполняет всю Вашу жизнь до конца, хотя и не исчерпывает ее полностью. Вам еще надо жить и написать книгу, или несколько, о своей жизни. Мне хотелось бы подробнее написать Вам об исключительной "камерности" Ваших переживаний, данных в книге, о том, что мало было природы вокруг Вас и Володи, что культура изысканного держала Вас в плену, а только леса, поля, горы и море могли устранить те коллизии, которые печально привели к трагедии 19.IV.37 г. Завистливая судьба, подстерегающая счастье счастливчиков, погубила Володю, а он был именно счастливчиком, имея постоянно около себя Вас. С таким Вергилием не страшно опуститься даже к кругам ада. И стоило только ему отойти немного от Вас, как все погибло. Нет места и возможности написать Вам подробно все мои мысли о книге. Я сделаю это в специальном письме, а пока позвольте просить Вас, многоуважаемый М. М., извинить меня за мою дерзость, что я читал Вашу книгу и позволяю себе писать Вам, не будучи с Вами знакомым. Желаю Вам счастья, поскольку оно возможно в наши дни. Сергей Волков».