Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

Здесь мне пришлось обратиться за помощью к врачу, на вид девушке лет 20. На мой вопрос: "Где и когда закончила медицинское образование", — получил ответ: "В июне 1940 г. в Выборге". На мое изумление, как мог возникнуть медицинский университет в Выборге, получил ответ: "Туда был эвакуирован мединститут из Петрозаводска". А другие учреждения эвакуировались в Медвежьегорск, который был временно столицей Карелии. Это напомнило мне недавнее по годам, но давно прошедшее по ходу исторических событий прошлое, когда Медвежья Гора представляла собою единственное в своем роде собрание тысяч лучших людей своего времени, отобранных "умелыми руками" сотрудников "вождя" Ягоды. Помните его на белой гипсовой колонне в цветнике против центрального дома ББК? Волна воспоминаний о прошлом, в котором видное место занимает МММ, и побудила меня написать Вам это письмо.

Буду обрадован, если Вы вспомните время нашего знакомства и напишете о себе, своем самочувствии и перспективе восстановления' фарфорового музея во Вспольном переулке. Когда я зашел в него теперь, был неприятно удивлен превращением его в обыкновенную жилую комнату. Какие вести получаете из Москвы? Обнимаю и целую Вас. П.Осадчий».

6 февраля. Загорск. «Дорогой М. M.I Я очень радуюсь, что Вы читаете "Сочинения Павлова", для меня эта книга была всегда величайшим утешением, в ней я черпаю для себя силу жить. Люблю эту книгу очень. В больнице я очень тосковала об этой книге, но стеснялась Вас просить доставить ее мне. Дальше Вы спрашиваете о рукописях отца. "Мимолетное" С.А.Цветков взял в Тарусу, а где теперь, оно — не знаю. Цветкову отдали рукописи, так как отец ведь хотел, чтобы он занимался над ними после его смерти, кроме того, он был единственный свободный человек и имел время и досуг, и любовь приложить свои силы и труд к этой работе. Вот почему у нега все и было. Кроме того и Надина, и моя жизнь была очень непрочная, полная лишений и неопределенностей. Я боялась на себя взяты ответственность и перевезти все к себе. Теперь часть я перевезла и оставила у А.М.Флоренской, там, где рукописи были раньше. Часть рукописей осталась у С. А. в Москве на квартире. Я прошу Надю съездить и узнать об их судьбе. Книги отца я читала и раньше, но я была молода и не могла иметь своего суждения об этих книгах. Я очень хочу перечитать их, но — нет света и времени. Немного работаю в музее, немного стою в очередях, стараюсь достать где-нибудь кипятку, чтобы напиться чаю и постирать. Вот моя жизнь, дорогой мой. Спасибо Вам за все бесконечно. Спасибо бесконечное и за разрешение делать отметки на книгах Розанова. Мне это важно и дорого. Т.Розанова».

В тот же день. Деревня Старое. «Милый М. М.1 Ну, наконец, дождался письма, спрашивал каждый день. Все нет, нет и нет. Сначала думал, что переехал или собираешься в Москву. Взялся терпеть, и вот 3-го — письмо, чему рад без конца.

Зима нынешний год снежная, морозная. Мороз доходил до 35 градусов и сейчас все держится пятнадцать градусов, но солнышко берет свое. Дни стали длиннее, и днем пригревает. Прожить бы еще как-нибудь два месяца, а там побежит и водичка. Живу все в Старом. Тревог нет, тихо. Выйдешь ночью — тишина мертвая, все занесено, ну, и скорей прячешь нос в избу, в тепло. Ты пишешь, М. М., что соблюдай очередь и раньше старых в могилу не суйся, но у каждого своя судьба. Мне рассказали новость, что мой отец развелся со второй женой, с которой жил 12 лет, и женился на третьей — на молодой, лет 38–40. А ему — 73 года. А я скоро-скоро превращусь в землю. Теперь не пару слов, а двести о моем здоровье. Температура по утрам у меня — 36,5—36,1, вечером до 39. Вес такой, что мои ребра мешают мне лежать, сон плохой, ем насильно и все невкусно. Беспокоит горло. Месяца полтора назад был у Вас в поликлинике. На туботделении — замок, никого нет. Пошел в тубдиспансер, вхожу. Сидит сторожиха. "Здравствуй, бабка, как живешь?" — "Да слава Богу, видишь, ем картошку и пью чай с белым хлебом". — "Ну, кто есть?" — "Есть я да старик на все участки. Запись на десять-двенадцать дней. Ну, и все". Теперь о болезни тебе все ясно. Ну, как судьба! Будем живы, увидим. Не хочу только терять надежды на свидание. Пожелаю здоровья и возвращения. Петр Мищенко».

15 февраля. Загорск. «Дорогой, дорогой М. М.! Писала я Вам о возможности для Вас устроиться в Загорске, а потом подумала и хочу сказать: судьба сама все устроит. Не будем ни о чем заботиться, мы теперь все "как птицы небесные". Все земные расчеты и мудрования рассыпаются в прах. Читаю с совершенно захватывающим волнением "Темный лик" В.Розанова. Книга, несомненно, диалектического мышления, и там одного положения нельзя проследить, или если и есть одно положение, то отдельные фразы можно понять иначе. Во всяком случае, разбирается не понимание только христианства людьми, но самое христианство в самой его сущности. И все так великолепно сделано, так блестяще, что глаз и слух невольно зачаровываются. Это какая-то титаническая борьба с Богом, такой силы, такой мощи, что даже не понимаешь, как один человек мог продумать и промыслить. Вы спрашиваете, когда будет Пасха? Пасха будет 23 марта по старому стилю, 5 апреля по новому. Завтра начало Великого Поста.

Сергей Александрович Волков учился в здешней Духовной академии. Мать его была учительницей. Сам он очень понимающий и начитанный человек, был все время педагогом, а сейчас без работы. Знавал очень многих известных людей.

Я пока работаю сдельно в музее. В воскресенье пройду на могилу Володи. Два месяца тому назад розовая церковка на кладбище и могила были целы. Т.Розанова».

22 февраля. Все дни слились в одно ощущение — вечер-утро, утро-вечер, встаешь в темноте, возвращаешься из темной поликлиники в темную комнату. Жизнь идет под уклон. Сережа Симонов пишет: «Узнаем ли мы друг друга, если удастся увидеться? Люди меняются не по годам, а по неделям».

А Елена Борисовна Сахновская — художница: «Если бы не чужие вещи (все уезжавшие мне оставили) и не долги, мы бы с мамой давно покончили с собою. Очень страшно так долго мучиться. Сколько близких уже умерло от истощения».

Мы с Анюшкой пока как-то еще сыты, но сыты случайно, с помощью черного хода одного магазина, где заведующий привязался ко мне благодарностью пациента.

Узнал, что Люба Познанская с дочерью ехала к Ташкенту, заболела в дороге крупозным воспалением легкого, в Чкалове ее сняли и отвезли в больницу. Здесь она и скончалась. Ее спутники, оставив ее больную здесь, продолжали свой путь дальше. А на здешнем кладбище гора трупов из больниц незахороненных. Там, по закону вероятия, должен быть и труп Любы. Боже мой, как мудро сокрыто от человека его будущее.

Вспоминаю один вечер в гимназические годы у нас в гостиной на ковре в полумраке лампады. Тася Кистер, Люба и Галя Познанские, Аня, Люба, я, Степан долгополое и мы гадаем о нашем будущем и предсказываем его друг другу со всем глубокомыслием до 20-летнего возраста, и ни у кого не достало фантазии на такой трагический конец Любы Познанской, нежной и избалованной девочки. И вот небывалая Мировая война — она брошена на дороге, и труп ее, в куче других трупов, ждет на кладбище весны, когда не так трудно вырыть яму и забросить эту кучу землей. [2] А Тася Кистер умерла от голода во время блокады Ленинграда, а Степан Долгополов расстрелян в Одессе в 1917–1918 гг. — Примеч. автора.