Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

27 сентября. Загорск. «Дорогой М. М.! Побывала я на кладбище. Посидела у могилы Володи. Подумала о вас обоих с любовью и желанием пользы для душ ваших. Могила в исправности. Сильно разросся боярышник. Думаю, что если мы встретимся когда-нибудь, то будем уже совсем другими людьми. Т.Розанова».

30 сентября. Алабино. Дорогой друг мой, М. МЛ Открытку Вашу получил, и вот как отвечу на Ваши реплики: первая, а что, пане брате, увидимся или не увидимся? Не увидимся, конечно. Первое: стар я, как собака. Второе, в районах военных действий вероятность скорой и безмятежной кончины надо увеличивать, по крайней мере, процентов на сто.

Второе: "интересная эпоха"! Эх, сказать надо лучше, словами Некрасова: "Бывали хуже времена, но не было подлей"! Деток, маленьких деток рвать на клочья тысячами. Я не могу себе представить ценностей моральных или материальных, которые бы стойлу таких жертв, и не может быть таких ценностей. Живите, дорогой, долго. К.Славский».

1 сентября. Горький. «Дорогой М. М.1 Очень рад был получить от Вас письмо. Еще более рад тому, что Вы не в Москве и в безопасности, ибо скажу откровенно, после своих родных я всегда больше всего боялся потерять Вас. Живите возможно дольше. Один Ваш вид и Ваши речи, которые иногда говорятся каким-то особым, не сколько легкомысленным тоном, так нужны (я уверен, что не толь ко мне), что Вам не надо было там оставаться.

Тоска! Я понимаю, но все же она лучше опасности. Тоска пройдет, а опасность может стоить жизни. Посылаю Вам мою книгу о Чайковском. Ваш А.Стойко».

2 сентября. Поселок Косино. «Дорогой М. М.! Очень жалею, что не могла с Вами проститься, так как узнала о Вашем отъезде уже поздно. О себе сказать утешительного ничего не могу. Поступила в пошивочную артель шить мешки вещевые для армии. Зарабатываю мало, так как не очень опытна в этом деле. Но душевно стараюсь бодриться, надеяться на лучшее и принимать все возможно благо душнее. Когда бываю у Кудринской, живо вспоминаю уютные вечера в Вашей красивой комнате и долгие разговоры, полные простых и дружеских чувств. Любящая Вас С.Олсуфьева».

10 сентября. «Дорогой М.М.! Не могу сказать, как обрадовалась, получив Ваше письмо, из которого видно, что Вы знаете, что я в Загорске. Почему я уехала к себе? Да я с самого начала Вам говорила, что буду жить в Москве до тех пор, пока Вы там. Вы уехали, и я уехала. Живу тихо. Служу работницей на производстве и полу чаю 165 руб. жалованья и рабочий паек. Это почти равняется моему заработку в музее. Работа мне трудна в смысле грязи, но обстановка морально хорошая — нет мелкой интеллигенции, которая меня всегда раздражает, хотя я и сама принадлежу к ней, но я выродок. Была два раза у Володи, очистила сухие листья, посидела на скамеечке. С "Книгой о Володе" я не расстаюсь. Крепко жму Вашу руку. Т.Розанова».

11 октября. Отдан Орел. Бои под Вязьмой. Это значительно и страшно. Боязно за Москву. В газетах тревога. Для армии требуются теплые вещи. Население должно одеть ее. На собрании в поликлинике партийная тетя, чиновная и глупая, вела себя бестактно и вызвала заявление одной из санитарок: «Я получила за полмесяца на руки 45 руб. и пошла купить на рынок шапку бойцу, а за шапку просят 65 руб., а ведь у меня двое детей. Научите, что мне делать? Килограмм мяса стоит 25 руб., литр молока — 4 руб. Хлеба по карточкам мне не достает». Наступило неловкое молчание.

Работа моя в поликлинике налаживается. Надо лишь держать себя в состоянии «желающего творить добро», а это мне часто удается. Дочитываю «Анну Каренину» с новым чувством и интересом. Толстой не устает подчеркивать ум и красоту Анны, и все это, конечно, для оправдания эпиграфа: «Мне отмщение и Аз воздам».

19 октября. Происходят события исторической важности. Окружена Москва. Говорится о баррикадах в ней, о боях на улицах. Их еще нет, по-видимому, но они предполагаются. А впрочем, мы очень плохо осведомлены, что происходит в Москве. Знаем только, что оставшиеся там в смертельной опасности. Состояние душевное такое, что дверь в прошлое захлопнулась, и нет сожаления ни о каких материальных потерях. Пропали — мой архив, библиотека, фарфор, а у меня нет даже горечи об этом. Очень трудно сейчас в городе с хлебом. Карточки на него есть, а хлеба нет. Нужны часы, чтобы достать его. Цены на продукты растут в геометрической прогрессии, и все же — жизнь вертится, рабочая и домашняя. Дочитал «Анну». Роман построен по сценам всегда изумительным, но иногда и лишним. Например, эта противная сцена у адвоката с молью. Вообще, обрисовка третьего элемента у Толстого неприятна. Он признает или аристократов, или крестьян. Нашего брата, интеллигента, он не любит и живописует его карикатурно.

26 октября. Жизнь с каждым днем становится грознее. Правительство переехало в Куйбышев. О Москве страшные и позорные рассказы «в дни — 15–16 октября», конечно, по секрету с глазу на глаз. Сюда бегут и едут толпы людей. «Мобилизация жилплощади» идет беспрерывно. Угроза сыпного тифа так же велика, как и вшивость. И нужно быть чуду, чтобы пережить войну, голод, тиф. И, конечно, чудо это свершится. Русский народ не погибнет.

Читаю Чехова. Я давно не читал его. Какое мастерство и как «революционно» восприняли его. А он ведь сам вовсе «не клонил» к этому.

29 октября. Загорск. «Милый, дорогой М. M.I Спасибо за Ваше желание помочь мне, но я еще пока остро не нуждалась, так как служила и получала паек. Теперь меня сократили, но вперед загадывать нечего. Настроение у меня самое благодушное, и я стараюсь отсыпаться, чтобы набраться сил для трудной жизни. Вы пишете, что читаете "Вечную книгу" без чувства восторга и преданности. Что сердце Ваше холодно. Так вот, чтобы оно не было холодно, и дана нам эта жизнь, так я смотрю на происходящее. Жму Вашу руку, возможно, в последний раз. Если не будет писем от меня, думайте, что меня нет в живых. Всего, всего Вам доброго. Т.Розанова».

3 ноября. Московских газет нет с 23 октября. Телеграмма-молния шла из Москвы 15 дней. Чкалов объявлен на угрожаемом положении, и последние дни введено затемнение. Приехавший вчера эшелон из Москвы был в пути 17 дней. То, что просачивается от ужасов эвакуации ко мне в кабинет, поистине ужасно. Письма исчезли из жизни и доходят лишь случайные открытки. И не будь работы и желания расширить и углубить ее, было бы совсем невмоготу. Вчера Анюшка купила мешок картофеля за 240 руб., а я зарабатываю в месяц всего, всего «за ненормированный рабочий день» 500 руб., а за вычетом — на руки две трети этого. Что же стоит моя работа, и как мы будем жить дальше?!

11 ноября. Загорск. «Дорогой, милый М. МЛ Пишу Вам, чтобы дать знать, что я жива, в своей комнатке, окружена милыми и дорогими книгами и всякими дорогими моему сердцу реликвиями. Недавно переписывала в тетрадочку все такие поэтичные и выразительные надписи на книгах, сделанные мне отцом на память. Все так живо и трепетно памятно о далеком и внутренне столь близком детстве. Чем старше я становлюсь, тем ближе мне становится детское состояние души и даже понятнее, чем более зрелый возраст. Читаю Симеона Нового. Сколько дивных мыслей, какой тонкий психолог. Какое изящество мысли и выражений, что я оторваться не могу от него. Пишите, дорогой! У нас все тоже, что и везде. Т.Розанова».