Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

12 марта. Загорск. «Дорогой М. М.! Вчера, в день рождения Володи, по Вашему желанию была на кладбище. До самой могилы дойти не могла, но издали поклонилась ей и послала привет от Вас. Ветер завывал неистово, и очень мело. Зашла потом к Федору Артемовичу. Я захожу к нему, чтобы он был уверен, что Вы вернетесь, и чтобы он охранял могилу, а то ведь все сломают, если будут знать, что никто эту могилу не посещает. За денежки Вам бесконечное спасибо. На службе — тепло. Дома — мороз до 5 градусов, хотя за топку плачу круглый год очень исправно. Кое-что продаю, чтобы оплатить квартиру. К сожалению, одежда моя слишком проста для крестьян. Они меняют продукты только на шелк и отрезы шерсти, да и менять у меня нет сил и уменья. Вот Вам точное описание моих расходов и жизни. По вечерам читаю книги отца в городской библиотеке, где пока тепло, светло и довольно тихо. Это общение с душою отца очень меня поддерживает и, думаю, дает мне силы переносить мои условия. Благодарная Вам Т.Розанова».

20 марта. Не работаю с 6-го. Перенес гриппозное воспаление легкого. Собрался умирать, все было безразлично, даже смерть здесь, в Чкалове. Сейчас возвращаюсь к жизни, накапливаю силы. Сегодня утром Аня подсчитала, что для того, чтобы нам продолжать жить, как мы живем сейчас, — без сахара, без белого хлеба, без мяса — нужно 3000 тысячи рублей в месяц. Я получаю 600 руб. Это ставка главного врача. Треть из этих денег идет на вычеты: военный заем, подоходный и культналоги, союз, ну и еще, и еще куда-то. Решили не считать, не мы одни в таком положении, а «на миру и смерть красна». А сыпной тиф растет. Вчера не вытерпел и пошел на заседание по сыпному тифу. Ночь была чудесная, звездная, предвесенняя, морозная, но уже не по-зимнему. Луч прожектора ловил где-то в небе гудящие машины. Это внесло в ночь войну, тревогу и смерть. И как это далеко от: «Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит».

Меня этот выход в жизни развлек и приобщил опять к жизни. Нужно работать, пусть даже работа и не кормит. Пока носят ноги — нужно работать.

26 марта. Кокошкино. «Уважаемый М. М.! Воспользовавшись командировкой в Петровское, зашла к Славскому. "Вся больница только и держится у нас Славским", — слышны разговоры. А он…едва-едва двигает ногами, но все тот же взгляд, ясность мысли, вдумчивое отношение к жизни и радушное гостеприимство. Диккенс говорит: "Каждый возраст человека, как и каждое время дня, имеет свою красоту". Константин Георгиевич красив, ему 76 лет, а он полон энергии, целыми днями работает в больнице и много добра приносит людям. Посещение его доставило мне редкое удовольствие.

Погода у нас ужасна, как и сама жизнь. Зима легла рано, сильные морозы стояли всю зиму, снежные бури засыпали все следы и почти целиной приходится пробиваться в школу, а это — вперед-назад — 6 километров. Приладив веревочками книги за спину, шагают маленькие фигурки гурточком, сбиться так страшно, нарыты окопы.

Теперь порадуйтесь со мною моими радостями: получила за февраль муку, это стоило трехдневной прогулки после школы еще километра по 2. Имею коробку спичек, стирки на 3 мыла. Завтра испечем хлеб и будем есть досыта. А в общем — так хочется как бы проснуться от тяжелого сна. Всего хорошего. А.Крюкова».

23 марта. Алабино. «Дорогой М. МЛ У меня пока все целы, хотя два месяца сидели рядышком с "пожаром". Нельзя сказать, чтобы это было жутко, страшно, но все же не без неприятностей было. Амбулатория и дом с квартирами среднего медперсонала разрушены весьма. Во всех зданиях больницы выбиты стекла. Бесчинствовали здесь немцы средне. Их скоро выбили, и они оставили на наших полях трупов до 300. Вот все, что здесь было между 1 и 20 декабря. Обнимаю Вас крепко. К.Славский».

23 марта — 5 апреля. Как и в 1915 году, 27 лет назад, день Пасхи — 23 марта. Какой памятный день, день трагического ухода Лидии Александровны Сиротининой в «никуда», чтобы умереть вдали от дома. Она была умна, красива и не стара. Была война тогда, и сейчас война. Всю мою рабочую жизнь была война, но насколько мои позиции того времени были выгоднее теперешних. Прежде всего — я был молод, у меня было будущее, ну… не буду об этом.

Здесь нет ни одной церкви. Страстная неделя прошла глухо и немо. Всю неделю душа ныла о «Воскресни, Боже, суди земли, яко наследеши во всех языцах» и о стоянии с 12 евангелиями. Последние я прочитал сам, но нужны церковь, народ, зажженные свечи и «благоразумный разбойник».

День стоит сегодня хмурый, небо тяжелое и неприветливое. Пробовал выйти и вернулся. Прочитал о «Воскресении» у всех четырех Евангелистов. Каждый дает свое «Воскресение», но Воскресшего Христа — никто не дает. И все же как сильно, непреходяще, вечно.

Телеграмма из Москвы. «Сегодня Мищенко умер. Похороны Барыбино. Матвеев».

Вот и унесли вешние воды Петю Мищенко. Как мил, скромен и честен был этот человек.

Сахновская пишет мне: «Каждый день узнаем о чьей-либо смерти и относимся к этому уже совершенно равнодушно. Очень мало сил у самих, чтобы реагировать». По-видимому, у меня еще настолько сил, что я продолжаю «реагировать», а главное, начинаю понимать, что трагедия зажившихся людей заключается в том, что они лишаются своих друзей, сверстников, своего привычного окружения и постепенно остаются одни. Это поистине страшно.

12 апреля. Чкалов. «Дорогая О. А.! А что же в апреле стало жить веселее или нет? Вот вы сейчас находите "тишину, покой, радость, счастливое сознание жизни?" И я думаю, как ни трудна жизнь, а все же что-то из этих чувствований непременно находишь, если не дома, то в музыке, или в храме. Торжественное чувство праздника было и есть у нас здесь, несмотря на его "немоту". Весь вечер накануне и день отрешились от будней. Нарядно внешне, с внутренним содержанием "Вечной книги", особенно значимой в эти часы. Сейчас же работа и работа. Весны нет, холодно. Капели только в полдень. А все же "весна идет, весна идет". Читаю Гарина "Студенты". Город очень беден книгами, или мы их не можем найти здесь. Жду книжной оказии из Москвы. Но пока ее нет. Итак, будем жить, будем жить, хотя бы для той любопытной встречи, которая может состояться. Будьте здоровы. М. М.».

18 апреля. Ночь. Пять лет тому назад последние часы жизни Володи. Он еще дышал в это время, но сознания уже не было. И он ничего не узнал из того, что жизнь кончилась и наступила смерть. Нужно ли, чтобы он жил сейчас? Нет, не нужно. И нам, уравновешенным и душевно здоровым, трудно, а ему и вовсе было бы не под силу.

Послесловие к «Книге о Володе» — Михо

И вот прочтена эта книга, написанная столь искренно и с таким сильным чувством. Образ Владимира Александровича Свитальского, художника и человека, ясно вычерчивается перед глазами, четкий и определенный, чем-то до странности схожий с его собственными гравюрами, выдержанными в строгих тонах «черного и белого».