Варвара Головина - Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

Внимание Зубова ко мне увеличивалось и все более и более восстанавливало меня против него. Он постоянно шептался с графиней Шуваловой, что заставляло меня презирать их обоих. Между другими поверенными Зубова был итальянец Санти, артист на гитаре. Я его знала: он приезжал играть ко мне. Должность его заключалась в том, чтобы наблюдать за моими прогулками в саду с великой княгиней и указывать их направление своему влюбленному покровителю, чтобы он мог нас встретить. Эта игра удавалась иногда. Г. Зубов подходил к нам с низким поклоном, он застенчиво и томно подымал свои черные глаза и тем только смешил меня; поэтому, как только мы отходили от него, я давала волю всей моей веселости: сравнивала его с волшебным фонарем и старалась, в особенности, выказать его в смешном виде в глазах великой княгини.

Как-то утром, гуляя одна в саду, я встретила графа Штакельберга. Он подошел и заговорил со мной поспешно и дружески, как делал это всегда с теми, кому хотел оказать расположение. — «Друг мой, дорогая графиня, — сказал он мне, — чем более вижу эту восхитительную Психею, тем более теряю голову! Она несравненна, ноя замечаю у нее недостаток». — «Скажите, какой? прошу вас». — «Сердце ее недостаточно чувствительно. Она делает так много несчастных, а не ценит самых нежных чувств, самого почтительного внимания». — «Внимания кого?» — «Того, кто боготворит ее». — «Вы с ума сошли, дорогой граф, и вы меня худо знаете. Идите к графине Шуваловой: она вас лучше поймет, и знайте раз навсегда, что слабость так же далека от сердца Психеи, как ваши слова граничат с низостью». Окончив эти слова, я подняла глаза на окна комнат Зубова и увидала его на балконе. Взяв Штакельберга под руку, я подвела его к нему: «Вот, — сказала я, — молодой человек, который с ума сошел. Велите скорее пустить ему кровь. В ожидании этого, разрешаю вам расспросить у него все подробности нашего разговора». Признаюсь, я их оставила с некоторым чувством самоудовлетворения.

Забавы при дворе Екатерины. — Интриги графини Шуваловой и Колычева. — Княгиня Голицына. — Милости императрицы к графине Головиной. — Польская депутация. — Шутка Головиной с Зубовым. — Болезнь великого князя Александра. — Вечера у великокняжеской четы. — Шевалье де-Сакс. — Графиня Салтыкова. — Кротость императрицы. — Г-жа Фитингоф. — Граф Петр Панин.

Несмотря на наступившее грозное время, придворная жизнь текла весело: казалось, все предавались столь пагубным для юности иллюзиям. Этот величественный двор, этот дворец, эти сады, эти благоухающие цветами террасы, внушали рыцарские идеи и возбуждали воображение. Возвратившись с прогулки в один из прекраснейших вечеров, императрица остановилась на террасе, где уселась на широкие ступени. Ее величество усадила меня между собою и великой княгиней, с которой Зубов не спускал глаз. Великая княгиня была смущена, что передавалось и мне. Я с большим трудом понимала то, что ее величество, делая честь мне, говорила; вдруг мы услышали чудную музыку. Диц [116] Генрих Диц, знаменитый скрипач того времени, учитель императора Александра I в игре на скрипке. , замечательный музыкант, играл трио на скрипке; ему аккомпанировал альт и виолончель. Этот оркестр был помещен в окне у Зубова, недалеко от террасы; полные гармонии звуки этого инструмента любви неслись по воздуху; тишина вечера способствовала их продолжительности. Великая княгиня была растрогана. Безмолвный разговор сердца доступен дружбе: не нужно слов, чтобы понять друг друга. Я поняла великую княгиню, и этого было достаточно, чтобы ее замешательство сменилось тихой радостью, внушенною чарами минуты. Когда императрица удалилась, я проводила великую княгиню домой. Мы уселись на окно в маленькой гостиной; остальное общество осталось в большой гостиной рядом. Наше окно было открыто и выходило в сад; в красивом озере отражалась луна, все было тихо кругом, кроме сердца, жаждущего впечатлений. Великий князь любил свою жену, как брат, но она хотела быть любимой так, как бы она его любила, если бы он сумел ее понять. Недочеты в чувстве очень тяжелы, особенно во время его первых проявлений. Принципы, внушенные великой княгине ее матерью с детства, вели ее к добродетели, к исполнению долга: она знала, она чувствовала, что ее муж должен быть главным предметом ее привязанности, она стремилась к этому, но, не будучи понятой, она все более и более нуждалась в дружбе. Я была всегда с нею, хваля ее доброту; неприятности, интриги, иллюзии, еще более усилили ее привязанность ко мне; я боялась остановить рост этой привязанности, ей нужно было активное чувство. Чтобы сохранить чистоту ее сердца, я старалась вполне слиться с нею; моею преданностью ей была моя собственная верность; я знала, что и дружба изменяется с годами, ее первые дни восторженны, как юность, она успокаивается, наученная опытом. Испытания укрепляют ее узы.

Однажды вечером, вместо того, чтобы последовать за великой княгиней после вечера у императрицы, я отправилась на минуту в покои моего дяди, чтобы переменить кое-что в моем туалете. Мое отсутствие не было продолжительно, я возвращалась к своему месту, как кто-то, встретившись со мной, сказал, что Зубов дает серенаду у своего окна, что услужливая Шувалова должна повести великую княгиню на луг, чтобы ее присутствие послужило одобрением чувства Зубова. Я страшно рассердилась и побежала со всех ног; к счастью, я догнала великую княгиню до прихода на условленное место; Шувалова предлагает ей руку.

— Куда вы идете, ваше высочество? — спросила я.

— На луг, — отвечала она. — Графиня только что мне сказала, что там можно услышать великолепную музыку.

Я ей сделала знак глазами и прибавила:

— Поверьте мне, ваше высочество, лучше будет нам погулять в такую прекрасную погоду.

Великая княгиня оставила руку своей почтенной путеводительницы, и мы пошли таким шагом, что она не могла за нами последовать. Шувалова была страшно возбуждена против меня. По дороге я рассказала великой княгине подкладку этой истории. Она была мною довольна. На другой день графиня Шувалова пожаловалась на меня всем своим близким; я смеюсь над этим, ибо я нахожу, что настолько же хорошо заслужить ненависть тех, которые возбуждают наше презрение, как уважение тех, кого любишь. Я не знаю средств к уничтожению интриг, ни ловкости в них, я не могу льстить наперекор моей совести, и я не признаю политики высшего света.

Однажды, после обеда, Колычев от имени Зубова предложил мне спеть романс в тот момент, когда императрица появится на вечере. Это был новейший романс. Я прочла куплеты и ясно увидела во втором намеки, которые не трудно было понять [117] Судьба совершает преступление, Заставляя меня желать ее воспламенить, Предоставляет своей жертве Роковое право любить. . Я поблагодарила Колычева, попросив его передать Зубову, что я не хочу ни занимать собой, ни злоупотреблять добротой императрицы, которая не любит музыки. Он ушел, с чем пришел, а я об этом не рассказала великой княгине. На другой день, в воскресенье, был маленький бал, на котором присутствовали приближенные лица. Танцуя англез с Колычевым, я увидела сверток нот в его кармане; он от времени до времени вынимал его для того, чтобы его заметила великая княгиня, стоявшая возле меня; не достигнув того, чтобы она его спросила, что это, он решился ей предложить эти ноты, но я его предупредила, шепнув великой княгине: