Артём Драбкин - Самоходчики

Нас придали стрелковому батальону, чтобы взять какой-то завод. А мне, как разведчику, командир полка приказал привести на огневые позиции три наши самоходки из ремонта, и проследить, чтобы у них был запас снарядов и горючего. Я сел на броню первой машины, куда надо их вывел. Отыскал этого офицера и доложил: «Товарищ подполковник, в ваше распоряжение прибыли три боевые машины». Спросил его про снаряды и горючее, но он мне ответил: «У нас все есть, можете быть свободны».

Я развернулся и только отбежал оттуда метров на пятьдесят-семьдесят, не больше, как услышал, шипение летящего снаряда. Опытный фронтовик всегда различит свист снаряда, который должен упасть где-то рядом. Правда, если снаряд, как и пуля, летит именно в тебя, то ты его услышать не успеешь…

Я бросился на землю, взрыв. Встаю, вроде все нормально, и тут бежит ординарец того подполковника: «Всех убило!» Оказалось, они собрались для совещания: командир пехотного полка, командиры батальонов и этот наш заместитель командира полка по строевой части. А снаряд упал прямо в середину и всех сразу… И это всего в двадцати километрах от Берлина! Причем, что самое обидное, мне кажется, этот снаряд был не немецкий, а наш…

А потом наш 394-й Гвардейский тяжелый самоходно-артиллерийский полк участвовал в городских боях в Берлине. Бои из подъезда в подъезд, из подвала в подвал. И закончили мы войну 2 мая возле Рейхстага, как раз около той самой свастики, на которой сидел орёл с крестом. Жаль, не сфотографировался на ее фоне! Но это уже потом туда специально стали приезжать солдаты, чтобы расписаться на Рейхстаге и сфотографироваться, а мы не догадались этого сделать.

Интервью: Г. Чекменев Лит. обработка: Н. Чобану.

Большой вклад в создание интервью внес Г. Астрахарчик

После освобождения Курской области в ряды советской армии призвали 180 тысяч курян. Часть призывников попали в бой сразу с порога дома, а я почему-то оказался в запасном полку в Марийской АССР, 33-й запасной стрелковый полк. В котором готовили артиллеристов, расчеты 45-мм орудия, я учился на наводчика.

До войны я окончил 9 классов и вот, когда мы прибыли в запасной полк, нас на лугу построили: «Кто имеет 10 классов — 10 шагов вперед!» В эшелоне 2 тысячи солдат, допустим, а вышло только полсотни. Их сделали младшими командирами, ефрейторами. 9 классов — это артиллеристы, минометчики. А все остальные стрелковые, пулеметчики, пехота. Я с девятью классами попал в артиллерию.

В полку я очень интересовался артиллерией, брал плакаты, всякие схемы. Мне очень было интересно, как стреляют с закрытых позиций? Я самостоятельно это изучал, т. к. «сорокопятка» — она же маленькая, только на прямой наводке работает. Командиры все удивлялись — зачем тебе это нужно? А мне просто было интересно, вот я и учил.

В запасном полку я обучался 6 месяцев, с марта по октябрь. В октябре наше обучение окончилось. Из нас сформировали артиллерийские расчеты, выдали орудия, и мы отправились в Белоруссию.

Ехали долго — бесконечные бомбежки, все вагоны пробиты пулями, можно звезды считать, без конца воздушная тревога. Мы по тревоге, как горох из ведра, из вагонов выпрыгиваем и в кювете прятались. Бывало — путь разворочен, стоим, ждем пока починят. Но, в конце концов, приехали.

Первое мое впечатление — командованию доложили, что немцы именно на этом участке приготовили прорыв, разведчики сказали, что слышали там звук танков. Срочно нужны были противотанковые орудия. Ну, а «сорокопятка» — она точнее винтовки. Очень точно бьет.

В расчете я был наводчиком. Но во время боя я становился заряжающим. У наводчика должен быть меткий глаз и крепкие нервы. А заряжающий должен быть сильным, так что — для целесообразности я становился заряжающим, этот снаряд подает, а наводчиком у нас был сибиряк, он на гражданке на белок охотился — глаз верный, нервы крепкие, мы ему доверяли.

В общем — срочно нужны противотанковые пушки и нас направили на этот участок. Ночь, темнота, нам дали лошадей, так-то шесть человек — мы спокойно могли откатить эту пушку, но ночь, бездорожье, и нам дали лошадей. Прибыли на место, окопались и я почувствовал суету, противоречивые команды. Недобрая такая суета.

На рассвете поднялась белая ракета, осветила, и понеслось. Немец повел артподготовку, молотил из пушек, но это не очень сильно было, потом я в таких переплетах бывал — там 200 пушек на квадратный километр, а там не так было.

После артподготовки загудели моторы и показались два танка. А у нас на позициях 5 пушек стояло, и мы практически одновременно выстрелили. Один танк остановился, а второй крутиться стал, ему гусеницу разбило. Немец озверел, он так стал бить, и минометы… Одна мина рядом с нашей пушкой упала, в результате — пушка оказалась вверх колесами, трех ребят из расчета убило, двое раненых, а мне повезло, я остался невредимым, только ушибло, сильно ушибло. Когда очухался, побежал к другой пушке, помогать-то надо. А там попал снаряд в щиток, но ее позже отремонтировали, а остальные орудия вообще уничтожили. Но немецкая атака сорвалась, потом наши Т-34 подошли.

Морозов Евгений Давыдович.

Вот такой у меня был первый бой. После него меня и еще троих ребят послали в Подмосковье, на переформирование. Приехали. Смотрю, формируется какая-то часть. Пошел посмотреть, что там. Там стояло человек 200, кричат: «Повара есть?» — «Есть», — руки поднимают. «Кузнецы?» — одна, может быть, рука поднялась. Разные специальности спрашивали. Дошла очередь, спросили: «Артиллеристы есть?» Я поднимаю руку. Мне: «Ну-ка иди сюда. Какую пушку знаешь?» «сорокопятку» с пулеметным прицелом». Потом еще вопросы задавали, я отвечал. Почувствовали, что я знаю, говорят: «Пойдем к командиру». Пришли. Такой рыжий молодой бравый молодой стоит, на груди награды, спрашивает: «Откуда?» — «Курский». «Земляк, я тоже из Воронежа». Он мою фамилию записал и отправил на погрузку снарядов, и, пока я грузил снаряды, они уехали на ночевку в какую-то деревню. Я жду, как песик, около вагона, не жрамши, совсем ничего не ел, силенок нет. Думаю, не, надо отсюда уходить. Тут машина подходит, смена часовым и спрашивают: «Где тут Морозов?» Я говорю: «Я». «Поехали со мной». Приехали в деревню. Смотрю, стоят танки-самоходки, СУ-76, а навстречу мне солдат идет. Я к нему: «Слушай, поужинали?» — «Да. Уже котлы помыли». — «Я снаряды грузил, устал, есть хочу. Где можно перекусить». — «Пойди к Петьке Фролову, попроси, он тебе что-нибудь даст».

Иду, есть хочется. Смотрю, машина груженная хлебом стоит. Петька сидит, что-то пишет, морда круглая. Я говорю: «Дай хлеба», — а сам подальше, а то думаю, ударит, вместо хлеба. Он спрашивает: «Сколько?» — «Настрое, дай буханку». Он говорит: «Иди, возьми». Я рот открыл, подхожу, хлебом пахнет. Беру буханку, она теплая, шершавая, никто меня не бьет. Я ее за пазуху и задом, задом от машины. Сел в кусты, проглотил, живот надулся. А съел бы еще, но пойти, попросить, стыдно, а украсть — страшно.