Артём Драбкин - Самоходчики

Где проходил ваш путь после вступления на территорию Венгрии?

После мы начали наступать в сторону Австрии. Шомодьвар — такой город был на озере Балатон. Но немцы фактически были деморализованы тогда уже. Потому что танковые механизированные дивизии не сумели деблокировать окруженную группировку, и были истощены и разгромлены. Наступление было более-менее спокойным, успешным, и, подходя за 30 примерно километров до Вены, встретили плотное сопротивление. Бои за Вену были, я бы сказал, очень кратковременные. Было мощное сосредоточение наших танковых войск, и в течение пяти дней Вена была освобождена. Без всякого разгрома и так далее все было сохранено. Полк начал дислоцироваться в районе венских лесов. Это была красивейшая местность. И характерно вот что. Не доходя до Вены, перед этим, мы обнаружили подземный завод, видимо, по выпуску военной техники. Такая была там высота, и там же внизу, значит, были сделаны проходы. Там все было электрифицировано. Когда мы зажгли свет, то увидели, что везде станки были. Сотни, даже больше станков там было, которые работали раньше на изготовление военной техники.

Окончание войны Вас в Вене застало?

Да, там же и война для меня закончилась.

А как непосредственно Вы узнали об окончании войны, помните?

Как узнали? Ночью вдруг слышим: страшная стрельба. Я выскочил со штабной машины. Спрашиваю: в чем дело? Ну здесь все друг друга поздравляли, начали стрелять в воздух, кричали: «Все, победа, победа, победа!» Вот так мы узнали о том, что Берлин был взят.

А в каком звании Вы войну окончили?

В звании подполковника.

Ничего себе! В таком возрасте, в 27–28 лет, — довольно редкое явление.

Это — да. В нашей группе, когда мы учились в Бронетанковой академии, было три человека с таким званием: один Герой Советского Союза, подполковник, и один еще. Остальные — капитаны, майоры.

Вы окончили войну в Вене. Насколько мне известно, разрушений там практически не было. Что Вы можете про это сказать?

Нет, не было разрушений. Я, например, не встречал разрушений.

Как Вас награждали на фронте?

Ну вот, например, за этот случай, когда я лично уничтожил танк, был мне вручен орден Красной Звезды. Кроме того, было постановление Государственного Комитета Обороны, что при ранении боец или командир обязательно должен быть награжден. Я был дважды ранен, поэтому получил еще один орден Красной Звезды. А по поводу награждений… Да я бы не сказал, что нас часто награждали.

Какие самоходки были в вашем полку?

У нас были, значит, самоходки СУ-100. Была на такой самоходке 100-миллиметровая пушка, это морская была пушка, очень мощная. Начальная скорость ее была очень большая. Очень мощная, значит, была эта пушка. Она пробивала «Тигра» свободно и даже лобовую броню, даже подкалиберным снарядом прожигала, несмотря на то, что лобовая броня порядка была больше 120 миллиметров толщиной. Этот снаряд этой самоходной установки пробивал подкалиберным снарядом.

Как Вы считаете, немцы превосходили нас в вооружении? Вот в тех же самоходках, например.

Вы знаете, я вам скажу откровенно. Вот сейчас в нашей периодической печати, по радио — хвалится все немецкое. Окна, деревообработка, — все качество немецкое. Я вам скажу так, что немецкое вооружение было достаточно мощным во время войны. О самолетах нечего даже и говорить. Немецкие «мессеры» наши никогда не превосходили. Я не знаю, как воевал Покрышкин. Кстати, я получал орден один уже в Москве, когда учился в академии. И вызвали в Кремль и вручали орден. Так вместе с Покрышкиным мне его вручали. Ему, Покрышкину, как раз тогда вручали третью звезду Героя Советского Союза. Поэтому вооружение немецкое было, я считаю, хорошим. Недостаток только вот в чем был. Они не учли наши погодные условия. НашаТ-34-ка весила две тонны, а «Тигр» весил намного больше. Поэтому он увязал. Особенно, я помню, когда были бои в районе Кировограда и Пятихатки, была грязь и распутица, и немецкие танки застревали в грязи. Экипажи бросали, танкисты и убегали, потому что танки не проходили. Завязали в этом. Поэтому вооружение у немцев было прекрасным. Но не учли они погодных условий России.

А про наше вооружение что можете сказать?

Артиллерия была отличная. Она превосходила и даже в конце войны. Артиллерия, надо сказать, была достойная. Самолеты — нет. Вот я вам говорю, что в период боев я наблюдал несколько воздушных боев. И побеждали, к сожалению, большинство немцы.

А вот, скажем, поражение Красной Армии в первые месяцы войны… Как это воспринималось вами и вашими товарищами?

Ну я вам говорил, что поражение, конечно, тяжелейшее пришлось пережить в период этого позорного отступления. Уныние было. Несмотря на то, что офицерский состав очень был подготовлен, и морально, и был, можно сказать, стоек, шел за родину, и не было у нас предательства. Правда, был такой Черниговский полк. В общем, черниговцы. Был такой полк на Украине. До нас дошли сведения, что он был полностью сдан немцам. Там большинство, видимо, были украинцы-националисты. Но уже после новгородских боев, считайте — это Воронежский фронт, дальше — 3-й Украинский фронт, короче говоря, настроение было прекрасное. Уверенность в победе была довольно твердая.

С мирным населением в освобожденных странах Вы как-то встречались?

Да. Вот, например, в Румынии когда мы были и несколько суток стояли, немецкое население прекрасно относилось к советским людям. Они говорили: «Мы очень сожалеем, что ваш советский народ настолько бедно живет, что он заслуживает лучшего. И мы полностью солидарны с русским народом». Это я слышал и в Румынии, и в Венгрии, вот. У них, у венгров, с русским народом были всегда прекрасные отношения.

Трофеи брали?

Ну вот, например, заместитель командира полка по технической части майор Гончар подарил такой чемоданчик кожаный, и там, в этом чемодане, был набор принадлежностей для угощения, в том числе и рюмочки такие позолоченные. Откуда они поступали, я не знаю. С трофейной, наверное, команды полка. Также поступало несколько отрезов хлопчатобумажных к нам в качестве трофеев. И командир полка распределял все это между нами. Ну и я привез домой только что? Один отрез, там метров, наверное, 20, и вот эти занавески, которые до сих пор у меня висят. Распределял все это дело заместитель командира полка по хозяйственной части. А так, чтобы ходить, грабить или делать прочее, то у нас это дело запрещалось категорически.

А особистов встречали на фронте?

Да, встречал. Я забыл один случай вам рассказать. Когда командир полка болел, я поехал в расположение самоходных установок. У меня был для передвижения броневик. У него была башня, а сзади — резиновое колесо, запчасти. Ну и поехал я, значит, проведать, как самочувствие вообще, как положение с обороной в полку. Вот! Когда подъехал, капитан Везир, командир батареи, меня встретил. Он доложил, что все в порядке, что оборона организована, что немец, наверное, около километра в обороне находится. И тут вдруг передо мною появился здоровенный такой сержант с автоматом. Я не успел вообще разобраться. Вдруг, смотрю, он упал. Смотрю: и струйка, в районе сердца бьется кровь. Я обернулся. Смотрю: Ильин, мой ординарец. А когда я уезжал, я сказал своему ординарцу: «Вот, слушай, вот штабная машина, никуда не уходи. Будь все время в машине…» Оказывается, он прицепился сзади, к этому запасному колесу, и приехал вместе со мною. А когда готовят этих ординарцев, а готовят в вышестоящих штабах, их предупреждают, что все время они должны находиться только при командире, и никуда не отлучаться. И он под видом этого инструктажа решил меня сопровождать в поездке в район расположения боевых порядков. Я говорю: «Ты что?» И смотрю: с него струйка дыма с автомата идет. Говорю: «Ты что?» — «Я, — говорит он мне, — думал, что вас, товарищ майор, убило-то». Я говорю: «Ну тогда ты другими методами, ударил бы…» Ну я приказал покормить этого солдата. Оказывается, он на днях был в качестве пополнения, прибыл из других полков. В общем, он что-то сказал на меня. И здесь к делу подключилась контрразведка. На меня наложили домашний арест, начали разбираться. Всех опросили: капитана Везира, еще двух капитанов, и все присутствовавшие подтвердили, что с моей стороны не было никаких угроз этому сержанту, что я был безоружен, что был при пистолете, но не брал пистолет. Что он действительно угрозу начальнику штаба создавал. Поэтому длилось это дело, значит, несколько дней, а затем было прекращено.