Артём Драбкин - Самоходчики

У Вас были какие-то трофеи?

Только по мелочи. Помню, на одном перекрестке мы прямо ворвались в колонну немцев. Кого перестреляли, часть разбежалась, а кто остался, руки в гору. Подбегаю к одному, снял с него часы. Смотрю, на нем штаны хорошие — хромовые: «Снимай!» Да, еще бумажник у него отобрал. Но никого не стреляли, просто забрали, что хотели и поехали дальше.

А сейчас хоть убей, не вспомню даже, носил эти брюки или нет. Помню только, что когда ехали в Оренбург, я их на толкучке продал, чтобы хоть чего-то поесть.

Посылки домой посылали?

Я это время уже не застал, но мой отец из Германии прислал одну посылку. Ситец какой-то.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Служба у меня шла нормально. Служил в Германии, в Прибалтике, в Калининградской области, и ушел в запас 69-м году в звании майора с должности начальника бронетанковой службы полка.

А в Рязани работал вначале начальником снабжения сельхозинститута, потом работал на заводе холодильников, а окончательно вышел на пенсию в 1992 году с автобазы «Турист».

Есть сын и дочь. Внуков четверо, правнуки.

Войну часто вспоминаете?

Уже нет. И не хочется…

Интервью и лит. обработка: Н. Чобану

Я родился 6 декабря 1925 года в шахтерском городке Золотое Луганской области. Мой отец, Федор Андреевич, 1905 года рождения, был прирожденным шахтером. Мать, Анна Петровна, в девичестве Доценко, также происходила из шахтерского рода. В семье, в которой родился папа, воспитывалось девять сыновей. Шестерых газами задушило в шахте. Выжили только отец, Петр и Василий. У шахтеров война идет каждый день. На моей детской памяти еженедельно одного или двух копателей глубин хоронили. Золотое — это древнейший шахтерский поселок, основанный еще во времена Петра I. Наш род жил в Золотом с незапамятных времен. Папин прадед вместе с восемью друзьями сбежал от помещика на шахты. С тех пор все становились шахтерами. Поэтому сначала нашу семью все называли «Ушлыми», то есть ушедшими, а не «Панкинами». Когда отец был маленьким, тогдашний владелец шахты, француз по национальности, предлагал им за вознаграждение ловить лягушек. И каждый мальчишка ему по сумочке приносил. Причем француз улов разбирал — каких-то лягушек или жаб выбрасывал, а каких-то себе оставлял. Ездил владелец шахты по Золотому исключительно на мотоцикле. По тем временам бричка считалась роскошью. А тут мотоцикл! Папа спустился в шахту в одиннадцать лет. С этого возраста в царской России начинали работать юные шахтеры. Чистил паровые котлы, которые качали воду. В шестнадцать лет папа стал полноценным шахтером: был коногоном, затем рубил уголек. После революции шахта была национализирована.

В моем детстве в Золотом проживало несколько тысяч человек. В северной части поселка еще царские военные останавливались, поэтому окрестные деревни получили интересные названия: «Седьмая рота», «Пятая рота». Практически все мужское население добывало уголь на шахтах, которые разрабатывали через каждые пять-десять километров. Отца очень уважали. Если он поднимался на трибуну, то начальство разбегалось. Никого не боялся. Как-то приезжает из Москвы партийный деятель и начинает шахтеров стыдить: «Что вы делаете, только водку и глушите. Надо поднимать культуру. Учитесь играть на пианино». И уехал. А хлопцы пожаловались отцу на такие позорные слова для людей. Тогда папа отправился в Орехово, где научился играть на пианино. Через некоторое время партийный товарищ снова приехал. Претензии те же самые. Мол, культуру так никто и не поднял. Тогда отец, присутствовавший на собрании, подошел к пианино, сыграл «Молодцу плыть недалечко», а также революционные песни. Играл сильно, резко, аккордами. Замерли все. В тишине партработник заявляет: «Вот, товарищ молодец, музыкой увлекается». Отец у меня был невысокого роста, но умел вставать так, что его все видели. Ведь угольный пласт составляет всего сантиметров 90, великан в шахту не попадет. Папа кепку поправил, и говорит партийному деятелю: «А теперь так. Завтра утром приходи к нам. Опустимся в штрек, и посмотрим, как ты умеешь уголек рубить». И ругнулся в конце по-шахтерски. Аплодисментов была масса.

Панкин Александр Федорович.

Отца выдвинули в рабочий комитет. Очень даже серьезная должность по тем временам. Платили ему 350 рублей. Послали в Чистяково, где добывали высококачественный уголь «антрацит». Многие вещи папа говорил в лоб любому начальнику. Не лебезил. Мог на митинге такое выдать: «Ну кого вы нам прислали мастером. Мы-то знаем, что он буквально вчера в кювете у кабака пьяным валялся, а вы нам рассказываете о его достоинствах!» Умел постоять за шахтеров.

В семье со мной воспитывалась сестра Зина, 1928 года рождения, и брат Виктор, 1933 года рождения. Я ходил в школу с восьми лет. Память неплохая была. Что запомнилось: в учебнике по географии было написано, что в Крыму на яйле пасут овец. Меня сильно заинтересовало, что это такое: «яйла». Прочитал маленький абзац в энциклопедии о том, что это «горный хребет». Когда учительница географии вызвала меня к доске, я все ответил, что прочитал.

Школа была русская. Когда мы переехали в Чистяково, то пришлось в четвертый класс пойти в украинскую школу. Преподавал нам математику «щирый» хохол. Он злился, что я на «суржике» разговаривал. В ответ его возненавидел. Меня в принципе не сильно любили, ведь сын парторга шахты. Мою сестричку как-то обидел здоровый хлопец, дебильноватый, он три года в одном классе просидел. Я к нему подошел. Меньше его по росту и комплекции, но всегда вел себя смело. За ногу поймал обидчика. К земле придавил. В отместку тот организовал человек сорок пацанов. Окружили меня, я достал перочинный ножик. Один из них на разведку подошел, посмотрел и процедил сквозь зубы: «Смотри-ка, ножичек у него!» Я подумал тем временем: «Нет, сорок — это много для меня одного». Огляделся, они немножко отошли посовещаться, что дальше делать. Я же рванул в сторону. Сам догонял всегда всех, а за мной даже взрослые не могли угнаться. Дело в том, что карандаши у нас в Золотом не продавались, их можно было купить только в Попасной. И я на выходных бегал 15 километров по дороге. Не останавливаясь. И столько же пробегал обратно. Причем легко, как будто играючи.

Через года два мы вернулись из Чистяково в Золотое. Перед войной я сильно интересовался политикой. Читал о советско-финской войне. При просмотре фильмов прямо ненавидел тех артистов, кто играл врагов коммунизма. Шахтеры же между собой таких разговоров не вели. Если бригада выполнила или перевыполнила план, то на митинги и аплодисменты они внимания не обращали. Самое главное: в букете должна быть большая бутылочка. Остальным, кто не занимал первых мест, давали в цветах «чекушку». На цветы никто и не смотрел. Напьются. Песни поют. Только мой отец вникал в политику. Но с нами, детьми, об этом он не разговаривал.