Тимоти Листер - Двойной агент Сторм в Аль-Каиде и ЦРУ

Сёренсену и другим повезло — в декабре их освободили и депортировали [91] освободилиидепортировали: Stewart and Chulov, «Yemen ties terror’s loose ends»; Taher, «UK Preacher in Secret Web Call for Jihad»; «Dansker Tor-tureret i Yemen», TV2 (Denmark), 27 December 2006; Janet Fife-Yeomans, «Australians Placed on US Terror No-Fly List», Daily Telegraph (Australia), 31 August 2011. . Но мое телевизионное интервью заинтересовало датские власти.

Туманным дождливым днем в моей квартире в Орхусе раздался телефонный звонок.

— Мартин Йенсен. Из ПЕТ, — сухо заявил голос.

ПЕТ (РЕТ) — датская служба безопасности и разведки, а в системе государственной власти — подразделение полиции.

— Нам нужно с вами поговорить. Мы можем встретиться?

— Нет, — сказал я. — Нам не о чем говорить. Вы воюете с исламом, а мы защищаемся. И вы можете быть «Моссадом», ЦРУ. Меня могли просто сдать. Вот так.

Я пытался успокоиться, но не мог. Они знали, куда я собираюсь ехать? Прослушивали мои телефоны и отслеживали Интернет? Одна из группировок Саны назвала меня своим лидером? Власти Йемена предоставили МИб или ЦРУ доступ к своим новым задержанным?

В конце концов, мы договорились, что я приеду в местный полицейский участок. Но сначала я позвонил маме. Я должен был с кем-то поделиться, а жену тревожить не хотел.

— Мама, я не могу говорить об этом по телефону, но со мной хочет встретиться ПЕТ. Я просто хочу тебе об этом сказать, если со мной что-нибудь случится.

Она вздохнула. Я словно увидел, как она поднимает брови и качает головой, смиренно принимая новую перипетию в жизни своенравного сына.

— Хорошо. Будь осторожен, — сказала она.

В зале служебных совещаний меня ждали два агента: первый — высокий и хорошо сложенный — назвался Йенсеном, второй — толстый и лысый — смотрел в окно и курил. Чуть за сорок, а двигался с трудом.

Йенсен подвинул мне открытую бутылку кока-колы.

— Я не буду пить, она открыта. Вы могли туда что-то подсыпать, — сказал я нарочито театральным тоном.

Он пожал плечами и протянул мне закрытую бутылку.

Итак, что мне известно о Сёренсене и остальных задержанных в Сане? Я повторил рассказанное телевизионщикам.

Они стали настойчивее. Йенсен наклонился ко мне через стол. Он был красив, с ровным загаром и прекрасно ухоженными волосами. Мог сойти за датского Джорджа Клуни. Уверенный в себе мужчина, знающий, что выглядит как надо.

— Мы знаем, что виза вашей жены просрочена. Но это неважно. Мы лишь хотим удостовериться, что ни вы, ни ваши друзья не замышляете терактов в Дании. Возможно, вы даже могли бы нам помочь.

— Я не буду вам помогать, — отрезал я. — Помогать кафиру против брата-мусульманина — вероотступничество.

Они должны понять, что потерпели фиаско.

— Кстати, — добавил я, вставая. — Я хочу поехать в Сомали. Не могли бы вы удостовериться, не нарушу ли я датский закон?

Моя выходка их ошеломила. Я знал, что мог ехать абсолютно законно, поскольку ни Дания, ни другие западные страны не объявляли «Союз исламских судов» террористической организацией.

Мои связи в Йемене явно ставили меня под подозрение. Один из арестованных тогда в Сане впоследствии рассказал мне, что в тюрьме его допрашивали сотрудники западной спецслужбы.

— Они пытались выведать о тебе, — сказал он мне. — Говорили: «Мы знаем, за этим стоит Сторм».

При выходе из полицейского участка меня осенило, что я под прицелом. Я понял, что очень скоро мне придется решать — ехать в Сомали сражаться за свои убеждения или отступиться и спрятать их куда подальше. Но встреча с агентами придала мне решимости ехать. Они должны понять, что потерпели фиаско. Йенсен на всякий случай оставил мне свой номер. Уходя, я почему-то его визитку не порвал, а сунул в карман.

Вскоре у моей миссии появился крестный отец — Абдельгани, друг-сомалиец из Дании, уже вставший в ряды ополчения «Союза исламских судов». 19 декабря он прислал мне по электронной почте официальное разрешение Управления иностранных дел «Союза исламских судов» на въезд в страну.

Всплеск адреналина. Это был прямой религиозный долг — то самое решительное действие, о котором вечно болтали, но никогда не исполняли как жалкие датские проповедники, так и Омар Бакри Мохаммед.

Я купил билет — в один конец — на самолет до Могадишо. Полечу один. Мой бирмингемский приятель Варсаме еще не наскреб денег на билет. Я отправил ему по электронной почте письмо, выразив надежду, что он скоро ко мне присоединится.

Новая глава должна начаться с новых товарищей, на новом фронте глобального противостояния. Только жена всякий раз плакала, стоило мне заговорить об отъезде.

— Что будет со мной? Я останусь одна в чужой стране, без прав, без денег.

— Аллах поможет и позаботится о вас, — сказал я ей. Утешение слабое и неубедительное даже для меня. Но таков был ответ на все.

Она сказала, что, если я уеду надолго, она вернется в Йемен.

С первой метелью ранней зимы я поехал в Копенгагене в магазин списанного военного имущества, чтобы купить то, что просил Абдельгани: камуфляжную форму, фляги и швейцарские армейские ножи. Несмертельное оружие, легко провезти, не вызывая подозрений.

В Сомали надо было поспешить. Эфиопы окружили Могадишо. Некоторые мои друзья уже отступили со своими подразделениями к Кисмайо, портовому городу к югу от Могадишо. Я вот-вот должен был лететь.

Когда я был в магазине, мне позвонили из Сомали. Это был Али, датчанин из учебного кружка в Сане. Он возбужденно прокричал, что прямо сейчас обезглавил сомалийского шпиона, которого его отряд обнаружил под Кисмайо.

Проклиная его про себя за наивный звонок на мобильник, я громко поздравил его по-арабски. Продавец с подозрением на меня покосился.

При выходе из магазина позвонил Абдельгани. Я принялся ему перечислять покупки, но он меня прервал.

— Не прилетай! Слишком опасно. Эфиопы окружили аэропорт и хватают всех джихадистов, прилетевших сражаться за «Союз исламских судов». Сиди дома!

Пораженчество Абдельгани меня ошеломило и разозлило.

У меня в ушах звенел вопрос к Аллаху: «Почему Ты меня не пускаешь? Почему я не могу Тебе служить?»

Это решение — в конце концов — Его. Аллах Всеведущ, нам, простым смертным, судьбу не изменить! И еще один вопрос: «Почему Ты — в который раз — допустил поражение моджахедов?»

Когда я вернулся домой, жена ждала меня.

— Они проиграли, — прошептал я, стараясь не смотреть ей в глаза. — Они проиграли войну.

Я втащил амуницию по лестнице и бросил на кровать. Я был тих, задумчив, подавлен — как тогда в полицейской машине по дороге в датскую тюрьму, когда поклялся изменить жизнь. Я требовал ответов.

Уныние скоро сменил гнев, и в гневе я терзался трудными вопросами. Меня тормозили на каждом повороте, все планы рушились. Десять лучших лет жизни я, жертвуя любовью и боксерской карьерой, посвятил делу джихада. И все тщетно.