Софья Дорожинская-Курилло - Воскресший «Варяг»

Н е в о з м о ж н о рассказать всего пережитого мною за это время... Но товарищи моего мужа и добрые мои друзья, заполнившие теперь Константинополь после эвакуации, старались отвлечь меня от тяжелых мыслей и было отчего! — т. к. об этом миноносце не было никаких сведений!

В Константинополе в это время пошла «бесшабашная жизнь — кутежи в ресторанах, театры, шантаны, вакханалия продажи русских драгоценностей — всюду музыка, веселые крики — как это было далеко от моего душевного состояния! Я нашла тогда себе утешение, но совершенно в иных условиях, — в маленькой русской посольской церкви. Это был конец Великого поста. И мысль возвращалась к только что покинутой России: — как там сейчас проходят дни Великого поста? Я выросла в глубоко религиозной семье и имела веру непоколебимую — это мое самое большое счастье. Ведь религия имеет свои корни во внутренней природе человека и в самом мировом порядке. Но свет религий ведь блестит не с одинаковой силой на протяжении всей истории человечества. Он то меркнет, то вспыхивает с обновленной яркостью. Так и теперь у нас в России упадок религии. Хочется и надо считать его временным. Крестьянин верит в Бога, потому что он близок к природе, где во всем и во вся он видит «Десницу Божию». Земля, его постоянный труд на ней, все ее богатства — все результаты его работы, это всё — «Бог дал». Крестьянин среди своих полей чувствует себя хозияином, находящимся под покровительством «Х о з я и н а Н е б е с н о г о». Это установленное миропонимание крестьянина и нарушить его невозможно. Это миропонимание приводит к тому, что он стремится к Церкви, к ее служителям, потому что крестьянин твердо верит в Бога.

И я твердо верю, что в эти тяжкие времена для России русское Православие, наперекор всяким ухищрениям, явит свой НЕПОКОЛЕБИМЫЙ ЛИК. Мы видим, как быстро, увы, разлагались и гибли все государственные устои, утрачивались все авторитеты, но Православие, к нашей безграничной радости, крепко-накрепко утверждено в глубинах народного русского духа. И здесь на чужбине маленькая эта церковь, НАША ПРАВОСЛАВНАЯ, является как-бы оазисом, особенно для нас, эмигрантов. И когда перед алтарем с древними иконами, при свете лампадок и свечей, выходит старенький батюшка и так проникновенно возглашает-взывает: «Господи и Владыко живота моего», то вся церковь сразу опускается на колени и из глубины души рвется вероятно, у каждого, этот молчаливый вопль: «Ты, Господи, Владыко живота моего и всех моих дорогих близких, — спаси их, помилуй!» «СПАСИ и верни мне моего мужа» — страстно шепчу я, вся в слезах. Но не только нет моего мужа, но и известий нет никаких!

Наступает волшебная Пасхальная Ночь... Заутреня в переполненном посольском храме — как всегда с трепетом возглашаемые и трепещущими душами принимаемые самые светлые возгласы: «Христос Вокресе! — Воистину Воскресе!» и «друг друга обымем» — церковь и двор посольства наполняются радостными возгласами, поцелуями, пожеланиями. Много у меня приглашений «разговляться», но нет — раз не дано нам быть вместе в эту святую ночь, так я проведу её дома в одиночестве.

На другое утро милая м-м Ионидес превзошла себя саму в приготовлении для моих визитеров очень красивого и обильного стола. Всё как в России, такой же аmbiance стараются создать для меня и мои многочисленные визитеры, но... «не развеять мне грусти тяжелой»... в самый разгар оживленного aprés - midi меня таинственно вызывает горничная в корридор и говорит: «Мадам вас спрашивает французский офицер, очень красивый, высокий, говорит, что он ваш муж!!!» Я вся дрожащая, «с туманом» в глазах, выхожу в вестибюль. Да, это он!... Я церемонно протягиваю руку, получаю такой же церемонный, светский поцелуй руки и говорю: «Прошу к столу» и открывая обе половинки столовых дверей, неестественно громко объявляю: «Господа, вот мой муж!» Не хочется рассказывать о всех этих демонстративных приветствиях. Но все, к счастью, быстро разошлись — после чоканья бокалов с шампанским.

И ВОТ МЫ ВДВОЕМ!!

Минута, так долго, так страстно жданная! Сидим за парадным столом, друг против друга... Медленно падают лепестки увядающих белых роз на кружевную скатерть. Под лучами заходящего солнца искрятся остатки шампанского в бокалах и невольно вспоминается другая, подобная же картина на нашей свадьбе на «Варяге»... 1916 год, а теперь 1919 год...

Боже мой! ведь мы женаты уже ТРИ ГОДА!!

И из этих таких мучительных, долгих лет нашей общей жизни было всего лишь ВОСЕМЬ дней — шесть дней во Владивостоке и два дня отпуска в Николаеве. Мелькает мысль: ведь сегодня Пасха, а мы об этом с ним забыли от страшного волнения и смущения и даже «Пасхальным» поцелуем не обменялись!! Значит, смятение душ у нас полное! Смотрю со вниманием на человека, который сидит напротив меня — ведь это мой муж!... Уже три года!!

Что я знаю о нем? Что представляет из себя теперь этот человек? Я знала и любила его юношей, чистым; тогда мне казалось, что в смысле благородства и деликатности чувств никто не может сравниться с ним. Я уважала его, считала «избранной душой», а — теперь? — Загадка?! Ведь сколько за это время он видел стран, городов, людей, сколько впечатлений, встреч, а может быть и приключений? Наружно я вижу большую перемену в нем: нет больше юношеской жизнерадостности и лукавого блеска в глазах. Передо мною сидит не юноша, а мужчина... Смотрят серьёзно и очень вдумчиво его глаза, по дернутые какой то дымкой грусти... И манеры стали сдержаннее и как будто даже поза во всем!... И ЭТО МОЙ МУЖ!?

Вижу, что он тоже пытливо, очень внимательно вглядывается в меня, ищет?! И несомненно тоже находит много перемен... Разлука, война, революция, бесконечные розыски друг друга, мрачные моменты, когда я уже опасалась, что я уже может быть вдова, не успевшая познать всю сладость общей жизни с любимым — теперь эмиграция... Разве всего этого не достаточно, чтобы изменить человека, а может быть и изломать женскую душу, к тому же такую исключительно впечатлительную, какою на мое горе меня наградила природа. Сидим молча и наблюдаем друг друга. Сколько прошло так времени? Минуты? Часы? Помню только, что почти уже совсем в сумерки он встал, подошел, тихо взял мою руку, прижался к ней нежным, но таким сильным поцелуем, «как прежде», и наклонившись заглянул мне в глаза, тоже тем «прежним» взглядом, который меня всегда покорял и прошептал:

— Родная, ведь это — же я!

Тот — же самый!...

И начался новый этап нашей жизни: жизни ВДВОЕМ!

Вот мы и вместе! Но разве это то, о чем я так мечтала? Увы! так редко сходятся в жизни действительность с мечтами!... Муж мой состоит на Французской Морской Базе в Константинополе. Его непосредственное начальство — коммандан Бодри, уже раньше заинтересованный нашей странной судьбой, просил разрешения сделать мне визит; несмотря на все похваль, которые мой муж расточал своему начальнику, я сразу же испытала ужасно неприятное чувство при первом контакте с ним, хотя к этому не было никакого повода, — наоборот, коммандан Бодри — типичный герой романов Мопассана — bon vivant ex charmeur — устроил для нас, блестящий обед во французском морском собрании, где нас, как молодоженов, чествовали как полагается и просили ежедневно приходить разделять их «трапезу». Кроме того, коммандан старался доставлять нам все возможные развлечения и удовольствия, но при условии, что он сам будет в них участвовать. Его великолепный автомобиль с нарядным шоффером — в шапочке с красным помпоном — почти ежедневно останавливался возле нашего особняка, цветы, роскошные коробки конфект, а за ними — рыжеватая, остренькая бородка коммандана появлялись постоянно в моем салоне, с предложением каждый раз новых прогулок, развлечений и т. д. и мастер же был он придумывать всё это!