Софья Дорожинская-Курилло - Воскресший «Варяг»

Не подобает оставшимся в живых судить Императора Николая Второго, а лишь почтительно склонить головы перед таинственным, самым великим актом, для всех неизбежным. Так учит человеческая мудрость и глубокие люди выполняют это. Да падет ПОЗОР на головы всех тех, кто смеет чернить и оскорблять священную память замученной Царской Семьи и нам, недостойным, остается лишь возносить к Престолу Всевышнего горячие молитвы о них, ожидая, что Русский Народ одумавшись и просветлев, поймет, что это были истинно Великомученики и даст им в сердцах соответственное место.

Терзаясь всеми этими мыслями, я всё больше и больше слабела и как то совершенно отрывалась от жизни... Мой муж был в полном отчаянии и врачи посоветовали ему возвращаться «домой», т. е. в госпиталь лишь поздно вечером, дабы оставить меня в «абсолютном покое». А старая гречанка всё повторяла «колдовство»!!! Но в один день муж явился домой около 5 часов. Это был обычно час моей ванны и я уже приготавливалась к ней — сидела в кресле лишь в одном японском халатике с распущенными волосами. Мой муж радостно «влетел» в комнату, торжественно размахивая большим конвертом, на котором я узнаю почерк моего брата и это — его первое письмо после эвакуации, действует на меня «магически». Я с радостью выхватываю письмо из рук мужа, усаживаю его в кресло, а сама взбираюсь к нему на колени и мы оба вместе жадно пробегаем строки письма; и от восторга я его время от времени целую, болтаю ногами, туфельки мои «бабуши» уже валяются посреди комнаты... В это время стук в дверь и т. к. в этот час сестра Вероника приходит всегда, чтобы «брать меня» для ванны, я отвечаю: «entrez», не поворачивая головы, но вдруг, вместо обычно тихо отворяющейся двери под мягкой рукою сестры, мы слышим шум распахиваемых обеих половинок наших дверей, оборачиваемся и... буквально з а м и р а е м !!! перед представшей перед нашими глазами картиной: масса народу — впереди всех в красной шелковой мантии стоит важный католический епископ, сзади него несколько прелатов — все в красном облачении, за ними несколько кюрэ в кружевных кофточках, дальше наш главный доктор со своими «штабом» и mére supérieurе со своими невинными монашками, отпрянувшими в ужасе от наших дверей при виде этого «tableau vіvаnt», которое предстало перед их глазами!!!

Мне сначала показалось, что может быть всё это мне «мерещится». Но через несколько секунд незнакомый мягкий, но властный голос произнес: «bonjour, mes enfants» и импозантная фигура епископа начала приближаться к нам... Я быстро соскочила с колен моего мужа и пыталась как следует запахнуть мой прозрачный халатик и начала искать свои «бабуши». Ужас стал понемногу проходить, когда я увидела так ласково улыбающееся лицо епископа, который продолжал: «Я посетил этот госпиталь и mére supérieure рассказала мне много о вас, об исключительных обстоятельствах вашего брака и о всех ваших переживаниях и волнениях и я пришел познакомиться с вами и объединиться в краткой молитве о возвращении здоровья (и, повернувшись ко мне, добавил) «pour cette charmante enfant» — мне было 23 года. И милостиво протянул мне свою руку, а затем и моему мужу. Наше же дальнейшее поведение вызвало у него уже совершенно широкую улыбку, т. к. мы, не будучи в курсе обычаев католической церкви, вместо положенного по уставу по целуя большого аметитового кольца, находящегося на его руке, просто взяли эту руку, как у обычного посетителя и крепко пожали... Вообразите удивление, смущение и может быть и возмущение всей свиты!! Сам же епископ расхохотался и произнес: «maiѕ ils sont vraiment charmants ces enfants» Но я, увидя расстроенное и все в красных пятнах лицо нашей милой mére supérieure, поняла, что мы, не подозревая, наделали каких-то ужасных gaffe' ов и убежала в находящуюся рядом мою ванную комнату, торопясь там хоть кое как привести себя в порядок и через дверь я слышала голос епископа: «Конечно, вы православные, и не знаете наших обычаев; я очень хотел бы минутку поговорить с вами — дайте мне стул». Мой муж быстро придвинул ему удобное кресло; я в это время возвратилась уже в более или менее приличном виде, а епископ, удобно усевшись возле балкона, с удовольствием вдыхал свежий воздух, любуясь Босфором и, обратившись к своей свите, сказал: «в виду того, что наш сегодняшний день был очень наполнен и потому утомителен, да еще в связи с такой жаркой погодой, я позволю себе, а одновременно и вам всем пол-часа отдыха» и обращаясь к mére supérieurе попросил у нее ласково «чашечку чая для всех нас троих»...

Оказывается, это был знаменитый Монсеньёр Дюбуа, парижский кардинал, приехавший как представитель Франции, со специальными политическими полномочиями, и генерал Франшэ д'Эспрэ, командующий всеми французскими войсками в Турции устроил ему «царскую встречу» в Константинополе. По всей Галата и Пера с раннего утра войска стояли шпалерами, всюду триумфальные арки, учащиеся с флагами и букетиками цветов, всё приветствовало его по всему его пути и было точно распределено каждые пол-часа его маршрута. Проезжая, уже после обеда, возле Таксима, где находится французский госпиталь, Монсеньёр узнал случайно, что там сейчас умирает от кризиса уремии один его большой друг. Монҫеньёр пожелал тотчас же его навестить и весь оффициальный кортеж прибыл в госпиталь и ожидал Монсеньёра в парке. Выйдя из палаты своего умирающего друга, Монсеньёр был очень расстроен, что еще больше усилило его усталость от всего этого дня, — мельком спросил у mérе supérieurе, нет ли у нее еще каких-нибудь «особенных» пациентов. И этим я была обязана чести его визита, mérе supérieurе не знала, что мой муж уже «дома», вернувшись сегодня гораздо раньше, чем обычно, и тем более она уже никак не предполагала, какую «картину» застанет в моей комнате Монсеньёр.

Но к общему удовольствию все закончилось преотлично. Монсеньёр просидел у нас более часа — (воображаю, как злились распорядители оффициального кортежа за такое опоздание, не предполагая, конечно, чем оно вызвано). Он любезно и милостиво нас расспрашивал обо всём и, собираясь уходить, после краткой молитвы сказал: «Начиная с сегодняшнего дня, я вас рассматриваю, как моих личных друзей и немного, как моих детей и прошу вас обращаться ко мне совершенно не стесняясь по всякому поводу, который вам будет нужен». И вновь любезно протянул нам свою руку, на этот раз пожатия с нашей стороны не последовало, но, как полагается «ритуальный поцелуй» в красивое аметистовое кольцо, чему Монсеньёр засмеялся и сказал: «Ну, вот, видно, что вас теперь успели просветить».

Это происшествие, совершенно анекдотически не вероятное, всех очень рассмешило и, как мне потом говорили, рассказывалось во многих приходах во Франции.

Жизнь шла своим темпом.

Служба моего мужа под начальством коммандана Бодри стала совершенно невозможной, и здоровье мое никак поправить не могли! По этим двум важным причинам мы решили уехать из Константинополя, чего так нам не хотелось, считая что здесь мы ближе к милым родным берегам и строили иллюзии, как и все остальные в это время, с Божьей помощью возможно поскорее вернуться в Россию! Увы! Трижды увы!... В Россию вернуться СУДЬБОЮ нам не было дано! Мой муж просил о переводе опять в Брест. — Суровый отказ коммандана Б.! Тогда мой муж в отчаянии подал ему рапорт об отставке. Ответ вновь отрицательный. Это уже начинало становиться для нас нестерпимым, тем более, что аѕѕіduités от коммандана Б. были возле меня постоянны; я просила доктора оффициально запретить все визиты ко мне, желая оградить себя совершенно от этого человека. Но почти ежедневно «кто-то» инкогнито присылал на мое имя в госпиталь или чудные цветы или роскошные фрукты, или конфекты и т. п. Я, предполагая кто именно этот «кто-то» и не желая усугублять огорчения мужа, просила mére supérieure раз и навсегда, никогда даже не приносить в мою комнату ничего из этих «приношений», а сразу же брать всё в ее распоряжение для других — кто пожелает.