Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

Что касается брошюры, которую опубликовал Сантини, то император сказал о ней следующее:

«Намерение явно хорошее, но в брошюре масса жалкой чепухи, смешанной с ложью! Где это меня когда-то видели, чтобы я подстреливал птиц для моего завтрака? Это же полнейшая глупость».

Император пришел к выводу, что работа «Рукопись со Святой Елены» написана рукой явно умного человека, но вместе с тем, перепутавшего даты событий, по срокам поставившего Йену после договора в Тильзите [279].

Очередной корабль, прибывший из Европы, дал императору возможность вновь отвлечься. Корабль привез газеты и, как я надеялся, письма; мои ожидания не оказались напрасными, так как я получил письмо. Когда я поделился с императором своей радостью, он спросил меня, что сообщается в письме и какой датой отмечено его отправление. Письмо было датировано 8 января, а получил я его 11 марта: мой отец написал мне, что Римского короля собираются отдать под присмотр некоего господина графа Дитрихштейна [280], который был назначен его наставником. Моя мать готовилась покинуть Вену и мои родители только что купили за 42 000 франков небольшую земельную собственность в Бургундии, принадлежавшую бывшему префекту Осера г-ну де Ла Бержери, который, как говорили, ранее заплатил за нее 100 000 франков. Мой отец добавил, что, как только моя мать вернется во Францию, он будет жить большую часть года затворником в своем новом поместье. Император высказался с похвалой о г-не де Ла Бержери [281], сказав, что он был хорошим администратором и человеком, обладавшим глубокими знаниями. «Эта часть земельной собственности, — добавил император, — должно быть, та самая, которая принадлежала бывшему епископу Осера и протянулась вдоль реки Ионн, поскольку тебе написали, что она находится в одном лье от города. Когда я был молодым, я останавливался там. Дом хороший и весь в густой тени деревьев. Я бы с удовольствием жил там. Я обзавелся бы лодкой и катался бы в ней по реке».

«Сир, — заметил я, — Ваше Величество не оставались бы в лодке слишком долго, так как течение реки отнесло бы ее прямо в Париж». Император улыбнулся, услыхав мое замечание, и сказал, что, возможно, я прав. К императору пришел гофмаршал, чтобы прочитать ему английские газеты; гофмаршал рассказал, что его отец прислал ему письмо, в котором обратился к нему с просьбой прислать сына гофмаршала, Наполеона, с тем чтобы тот мог серьезно начать свое образование. После того как император один вернулся в свои апартаменты, я рассказал ему о случае, только что происшедшем на острове Святой Елены. Император не поверил бы в реальность этого случая, если бы его достоверность не подтвердил на следующее утро д-р О’Мира.

Среди рабочих, посланных на строительство нового дома для императора, был один по имени Пин, мужчина высокого роста и физически очень сильный. Ему было дано конкретное задание руководить оклеиванием стен обоями и малярными работами в доме. Когда он покидал Лондон, то сказал своей жене, чтобы она последовала за ним с первым же кораблем, отплывающим на мыс Доброй Надежды; вскоре она именно так и поступила. Однако за время пути она забыла о цели своего путешествия; приплыв на мыс Доброй Надежды, она нашла, что прекрасно чувствует себя на борту корабля, и продолжила свое путешествие на остров Бурбон с капитаном корабля. На обратном пути в Европу корабль сделал остановку на острове Святой Елены. Там капитан корабля разыскал мужа этой дамы, рассказал ему о злоключениях его супруги и предложил ему сделку, в соответствии с которой — в обмен на сумму в 6000 франков — г-жа Пин стала бы принадлежать капитану корабля. Торг состоялся, деньги были выплачены, и участники сделки, включая бывшую жену г-на Пина, уселись за стол, чтобы отпраздновать событие. И — странная вещь, заметил я, смеясь, императору — бывший муж горько расплакался, когда рассказывал мне об этом происшествии. «Его слезы, — сказал император, — были, конечно, результатом вина, но почему же военные или гражданские власти не воспротивились подобной скандальной сделке?» Доктор объяснил, что в старой Англии действовал закон, позволявший мужу продавать свою жену. Этот закон потерял свою силу, но не был отменен; именно в соответствии с условиями этого закона и состоялась упомянутая сделка.

Я сообщил доктору, что ноги императора, как мне показалось, выглядят отекшими вокруг лодыжек. Император показал эти места на ногах: отеки были заметными, к тому же у него возобновились приступы дизентерии, хотя и не очень сильные. Д-р О’Мира хотел прописать ему лекарство, но император наотрез отказался от любого медицинского средства. Тогда доктор посоветовал ему упражнения для ног. «Но, — возразил император, — где вы предлагаете мне заняться этими упражнениями, если мой палач лишил меня любой возможности делать это?» Время от времени императора лихорадило, что заставляло его ложиться в постель. Лихорадочное состояние императора прекращалось, когда он начинал потеть. У него часто стали появляться боли в животе, но они обычно прекращались, когда к больному месту прикладывали нагретое полотенце. Губернатору было известно обо всем этом, и, хотя он знал, что отсутствие физических упражнений пагубно сказывалось на состоянии здоровья императора, он ничего не менял, продолжая придерживаться системы изоляции императора, которую он считал даже недостаточной. Лишь один человек мешал ему установить вокруг Лонгвуда атмосферу абсолютной тайны: это был д-р О’Мира.

В городе распространялись слухи о серьезной болезни императора. Уполномоченные представители держав, обеспокоенные этими слухами, попросили сэра Хадсона Лоу, чтобы их ознакомили с отчетами о состоянии здоровья императора: в данных им инструкциях содержались рекомендации о том, чтобы их держали в курсе дела относительно здоровья пленника. Их инструкции также предусматривали необходимость принятия мер безопасности, но не до такой степени, чтобы лишать императора физических упражнений, важных для его здоровья. Вся эта обеспокоенность, высказываемая представителями держав по поводу здоровья императора, включая даже заявления в резкой форме со стороны маркиза де Моншеню, поставила губернатора в затруднительное положение. Он заявил представителям держав, что сообщения об ухудшении здоровья императора ложные и он намерен разыскать их автора.

Губернатор приехал в Лонгвуд, распорядился, чтобы о его приезде уведомили гофмаршала, и сказал ему, что хотя д-р О’Мира сообщил в своем бюллетене о том, что «генерал Бонапарт» болен, но на самом деле он здоров, а по всему городу распространились слухи о его мнимой болезни. Все пытаются обмануть его, и он не желает более, чтобы его кто-либо обманывал. Правительство направило на остров очень хорошего врача, д-ра Бакстера, чтобы заботиться о здоровье генерала; если он болен, то его должен лечить этот врач. Гофмаршал решительным тоном ответил губернатору: он был поражен тем, что губернатор выразил сомнения по поводу состояния здоровья императора, поскольку очевидность болезни была заметна даже для дежурного офицера, когда тот лично был свидетелем физического состояния императора и мог об этом доложить губернатору. Что же касается желания заставить императора воспользоваться услугами другого врача, а не собственного, то император никогда не даст на это своего согласия. Гофмаршал добавил, что губернатору неуместно обращаться с этим монархом так, как это делает он.