Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

Адмирал Малькольм не оставил надежды примирить императора с сэром Хадсоном Лоу; д-р О’Мира в беседах с адмиралом дал ему понять, что это вполне возможно. И якобы губернатор на самом деле пытался сделать первый шаг к примирению и послал для личного пользования «генералу Бонапарту» небольшой ящик с бурбонским кофе самого высшего качества. Губернатор просил императора принять этот подарок, зная о его жалобах в отношении поставщика. Киприани и я считали, что император откажется от подарка, но мы были очень удивлены, когда граф де Монтолон распорядился отправить кофе в нашу кладовую.

Вслед за этим в Лонгвуд приехал адмирал, пытаясь всеми возможными средствами открыть дверь для сэра Хадсона Лоу, которая уже давно была для него закрыта. Адмирал заверил императора, что желание губернатора примириться с ним, судя по всему, было искренним; «Ну что ж, — заявил император, — скажите ему, чтобы он восстановил положение вещей, как это было в дни адмирала Кокбэрна, и тогда все будет забыто. Я уже раньше через вас сообщал ему об этом, но мое предложение не привело ни к какому результату, так же будет и на этот раз».

От д-ра О’Мира император узнал о том, что губернатор обеспокоен возможной реакцией, которая последует в Европе на письмо императора графу де Лас-Казу; губернатор был занят подготовкой заметок с примечаниями, отвечающими на критику его персоны в письме императора графу де Лас-Казу.

17 января 1817 года к императору явился гофмаршал, объявивший, что графиня Бертран родила мальчика (Артура Бертрана). Когда позднее в этот же день император отправился навестить роженицу, графиня показала ему новорожденного со словами: «Сир, перед вами находится француз, который прибыл в Лонгвуд, не спросив разрешения на это у губернатора».

«И при том замечательный и пышущий здоровьем француз», — ответил засмеявшийся император. Строгие инструкции, касавшиеся ночных посещений Лонгвуда, задержали приезд акушерки на четыре часа.

Губернатор, который, казалось, был склонен к примирению, приехал к гофмаршалу, чтобы поговорить с ним об изменениях в инструкциях, которые бы сделали жизнь «генерала Бонапарта» на острове Святой Елены более терпимой. Он даже намекнул о том, чтобы предоставить императору возможность свободно разъезжать по всему острову с принятием определенных мер, отличных от практикуемой до сих пор слежки. Император больше верил в двуличие этого человека, чем в возможность возвращения доброго отношения к своей персоне, и он не ошибся. Губернатор хотел, чтобы его добрым намерениям предшествовал некий меморандум, оправдывавший его действия; целью меморандума было показать, что вся вина лежала на Лонгвуде, а не на его совести. Император отверг это оправдание поступков губернатора, основанное на том положении, что если до настоящего времени и имели место недоразумения между губернатором и Лонгвудом, то вся вина за это лежала на окружении императора. Бумага с текстом меморандума была брошена в огонь камина, положение вещей осталось прежним и система изоляции продолжала действовать. Не думаю, что ошибусь, если скажу, что со времени введения в практику этой системы единственными иностранцами, которых принимал император, были адмирал и его супруга, капитан Манзель, генерал Бингем, два капитана с кораблей «Ньюкасл» и «Юридис», представленные императору адмиралом, и г-н Балькум со своей семьей [276]. Все эти люди жили на острове, и губернатор не мог помешать их визитам к императору, которые, правда, были довольно редкими. Поэтому, чтобы найти возможность для развлечения, император был вынужден выискивать собственные ресурсы, а также пользоваться для этого услугами своих друзей.

Император всегда с нетерпением ждал прибытия корабля из Европы. Когда д-р О’Мира пришел к нему, чтобы объявить о том, что в гавани Джеймстауна только что бросил якорь корабль «Адольфус», император попросил его отправиться в город. Возвратившись в полдень, д-р О’Мира принес с собой небольшую брошюру, написанную д-ром Уорденом [277], и еще одну, опубликованную Сантини; обе брошюры, как можно было представить, были присланы, минуя губернатора. Продажа столового серебра вызвала большой отклик в Англии. В тот вечер император получил газеты и письма. В газетах сообщалось о продолжительной аудиенции, которую принц-регент дал адмиралу Кокбэрну по его прибытии в Лондон. Император получил письма от членов императорской семьи; все они, узнав о лишениях, которым подвергался император, и о продаже столового серебра, чтобы покрыть его расходы, стремились передать остатки своих сбережений в его распоряжение, упрашивая его воспользоваться ими так, как если бы они были его собственными. Мадам Мер, уже находившаяся в почтенном возрасте, обратилась за разрешением приехать к нему и закончить свои дни рядом с ним; принцесса Полина, несмотря на плохое состояние здоровья, попросила о том же. Император, конечно, мог ожидать подобной преданности к нему со стороны своей семьи, предметом гордости которой он являлся; но в этих письмах было выражено столько сердечной доброты, столько души и столько преданности, что они не могли не тронуть его.

Д-р Уорден, врач на борту «Нортумберлэнда» был удостоен чести быть знакомым с императором во время плавания из Европы на остров Святой Елены. Он оставался в дружеских отношениях с д-ром О’Мира, был принят императором, когда на борту своего корабля покидал остров, и получил из рук графа де Лас-Каза заметки и информацию, которые он использовал при написании своей брошюры. Он направил брошюру д-ру О’Мира, использовав согласованный между ними канал связи с тем, чтобы д-р О’Мира смог показать брошюру императору. Император с большим интересом прочитал брошюру и хорошо отозвался о ней в беседе с д-ром О’Мира, но заметил при этом, что брошюра написана человеком, который краем уха слушал то, что говорили ему, и к тому же не все понял из сказанного. Эта брошюра стала причиной того, что император стал диктовать графу де Монтолону работу под названием «Письма с мыса Доброй Надежды» [278]. Эта брошюра, в которой была сделана попытка опровергнуть клевету об императоре, была тайно переправлена во Францию и уже там опубликована. Д-р О’Мира рассказал императору, что брошюра д-ра Уордена принесла его автору 50 000 франков. «Это вполне возможно, — ответил император, — англичане ничего обо мне не знают; все, связанное с островом Святой Елены и опубликованное непосредственным свидетелем и их соотечественником, вызывает у них любопытство; они жаждут узнать обо мне все подробности. Когда Балькум предложил Маршану 50 гиней за рисунок Лонгвуда, который тот только что закончил, он мог совершить выгодную спекулятивную сделку, если бы Маршан принял его предложение; он бы послал рисунок в Лондон, там бы опубликовал его и заработал на этом большую сумму денег. Все писаки готовы изобразить меня трусом: но потомки по достоинству оценят подобные грязные писания».