Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

Губернатор был обеспокоен тем состоянием уединения императора, которое не позволяло дежурному английскому офицеру проверять его присутствие в Лонгвуде. Губернатор приехал к гофмаршалу и немедленно принялся расспрашивать его об императоре: гофмаршал описал императора как заболевшего человека и, в связи с этим, сильно внешне изменившегося. То ли Хадсон Лоу посчитал, что высылка графа де Лас-Каза произведет плохое впечатление в Европе, то ли после прочтения письма императора графу лучше понял важность услуг, которые граф де Лас-Каз оказывал императору, но он вновь заявил, что, как он об этом уже писал три дня тому назад, что он безотлагательно предложил вернуть де Лас-Каза в Лонгвуд, и тот факт, что граф де Лас-Каз не принял его предложения, вынуждает его считать своим долгом вновь повторить свое предложение.

Император сначала не хотел верить тому, что граф де Лас-Каз отказался принять предложение вернуться в Лонгвуд; но новое заявление губернатора по этому поводу не позволило сомневаться в решении графа. Поначалу император хотел написать письмо графу, но затем предпочел предоставить ему возможность решать самому, как ему поступать. Император полагал, что если граф покидает остров Святой Елены, то лишь потому, что уверен, что принесет императору больше пользы в Европе. Корабль «Евротас», на борту которого находились капитан Пионтковский, Аршамбо, Сантини и Руссо, приплыл с мыса Доброй Надежды и бросил якорь в Джеймстауне перед тем, как отплыть в Англию. Аршамбо разрешили повидаться со своим братом; император пригласил его к себе и узнал, что на борту корабля очень плохо обращались с капитаном Пионтковским и с его товарищами. От этого плохое настроение императора ухудшилось и только усилило его гнев по поводу того, что дело графа де Лас-Каза не подходит к концу.

Император, узнав 26 декабря, что граф де Лас-Каз отправился в город и готовится вступить на борт корабля, послал к нему гофмаршала и генерала Гурго. Решение покинуть остров было принято самим графом де Лас-Казом, посчитавшим, что у него появилась возможность оповестить Европу о недостойном поведении Хадсона Лоу. Император был извещен о решении графа, и он незамедлительно направил письмо сэру Хадсону Лоу через посредничество гофмаршала, обратившись к нему с просьбой разрешить графу де Лас-Казу приехать в Лонгвуд, чтобы попрощаться с ним. Губернатор сразу же ответил, что граф де Лас-Каз свободен в своем выборе вернуться в Лонгвуд и остаться там, но он, губернатор, не может согласиться с тем, чтобы граф посетил Лонгвуд, если он настаивает на отъезде с острова.

Поскольку все попытки императора повидаться с графом де Лас-Казом окончились неудачей, а 30 декабря 1816 года он должен был вступить на борт корабля, то император вновь направил гофмаршала и генерала Гурго в город. Они были представлены губернатору сэром Томасом Ридом и получили разрешение видеть графа де Лас-Каза в присутствии господ Горрекера и Виньярда, офицеров губернаторского штаба.

Граф де Лас-Каз был счастлив вновь увидеть приближенных императора и еще раз заверил их, что он будет больше полезен императору в Европе, чем здесь, на острове. Графу передали последние слова императора, адресованные только ему: «Если он уедет, то я буду рад этому; если он останется, то я буду рад этому!..»

Горрекер и Виньярд держались на расстоянии, с тем чтобы французы чувствовали себя свободно. Это позволило графу де Лас-Казу передать гофмаршалу бриллиантовое ожерелье, полученное императором от королевы Гортензии, когда он покидал Мальмезон. Граф де Лас-Каз был хранителем этого ожерелья; к нему он добавил чек Лондонского банка на сумму в 100 000 франков для покрытия нужд императора. Сумма в 400 000 франков, которую он ранее вручил императору, вместе с этой последней суммой была возмещена принцем Евгением, который владел некоторыми фондами, принадлежавшими императору.

С интервалом в три дня два корабля покинули гавань Джеймстауна: первый из них 30 декабря, взяв на борт графа де Лас-Каза с его сыном, отплыл на мыс Доброй Надежды; второй корабль, прибывший в гавань на несколько дней раньше с капитаном Пионтковским и его товарищами на борту, отплыл 3 января 1817 года в Англию.

Когда эти господа вернулись из города в Лонгвуд, они передали императору прощальные слова графа де Лас-Каза и вручили ему бриллиантовое ожерелье, о судьбе которого император ничего не знал, поскольку он никогда не говорил о нем с графом де Лас-Казом с тех пор, как передал его ему. Однако после насильственного выдворения графа из Лонгвуда его опустевшую квартиру внимательно обыскали, полагая, что он мог спрятать ожерелье в каком-нибудь предмете мебели или позади какой-нибудь деревянной пристройки внутри дома, но эти поиски ни к чему не привели. Граф де Лас-Каз, получив это ожерелье, надел его на себя и с тех пор так с ним не расставался. Это ожерелье, оцененное императором примерно в 200 000 франков, является тем самым, которое он завещал мне. Вернувшись в тот вечер в свою комнату, император вручил мне это ожерелье, попросив спрятать его в секретном отделении его дорожного саквояжа. В тот же самый день мы с грустью недосчитались шестерых членов нашей маленькой колонии в Лонгвуде.

В этот вечер, когда император лег в постель, он попросил меня прочитать несколько страниц из «Китайского посольства», написанного лордом Макартни, книги, лежавшей на его столе. Через час он задремал и отпустил меня.

В течение месяца после того, как графа де Лас-Каза увезли из Лонгвуда, император удалялся в свою спальную комнату в сопровождении графа де Монтолона или генерала Гурго, точно так же, как ранее он уходил туда в сопровождении графа де Лас-Каза; он обычно беседовал с ними минут сорок пять или час, а затем отпускал их. Если же так случалось, что ни один из них по разным причинам не сопровождал его в спальную комнату, то он обычно просил меня почитать ему серьезную книгу или выбранный им самим какой-нибудь роман. Так как препятствия, с которыми императору пришлось столкнуться, когда он хотел вернуть графа де Лас-Каза в Лонгвуд, как выяснилось, не были результатом поступков губернатора, то возбужденное состояние императора утихло, и он смирился с разлукой, о чем свидетельствуют его последние слова, намеренно обращенные к графу де Лас-Казу. К печали о потере друга присовокупился гнев, вызванный грубыми действиями губернатора в отношении одного из его офицеров. В ту минуту, когда император узнал о причине ареста графа де Лас-Каза, он заявил гофмаршалу: «Эта акция такой дикой жестокости, что он никогда не посмеет ее осуществить: он побоится возможных последствий этой акции, с которыми будет иметь дело в Европе».