Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

Как только бриг прибыл, капитан Тайяд, его шкипер, сошел на берег и обратился к императору для получения указаний. В записке, адресованной полковнику Жермановскому, было сказано: «Полковник, направьте на борт корабля одного офицера, одного сержанта, четырех капралов и двадцать четыре солдата из стрелкового батальона. Внимательно отбирайте тех, кто не подвержен морской болезни. Также направьте на борт корабля одного сержанта, одного капрала и десять солдат из десантного батальона с тем же самым условием. За погрузкой наблюдайте лично».

Как только погрузка была завершена, бриг немедленно на всех парусах покинул бухту. Император долгое время держал его под наблюдением, но неизвестные корабли при виде брига поспешили скрыться за горизонтом, а бриг вернулся в порт в тот же вечер.

В эту же резиденцию прибыла г-жа Дарги [161]. Она приехала из Пранжина [162], имения в четырех лье от Женевы на побережье озера, в котором жил король Жозеф со своей семьей. Она привезла с собой письма от короля и попросила разрешения остаться на острове. Император не знал, как поступить с ней, ибо она была без средств. В это время строился Сан-Мартино, и должность консьержа там была вакантной; она попросила меня походатайствовать за нее, чтобы ей дали это место. Император удовлетворил ее просьбу. Эта женщина была родом из Нанси, и в ней было много донкихотского. Она считала себя обязанной написать мне поэму, чтобы отблагодарить меня за место, которое я получил для нее. Я прочитал императору ее поэму, которая заставила его расхохотаться. После этого, когда бы он ни упоминал г-жу Дарги, он обычно называл ее «моя сумасшедшая», хотя она не была таковой, но у нее была мания сочинительства и склонность выражать свои мысли стихами.

Наконец было завершено строительство помещений для апартаментов принцессы, бального зала и театра. Был заложен красивый сад, покрытый дерном, и всюду росли цветы. Когда император вернулся в Портоферрайо, то распорядился выдать прекрасные служебные характеристики нескольким гренадерам, которые просили разрешения вернуться во Францию. Император смог провести подсчет своих доходов и расходов со времени прибытия на остров и пришел к выводу о необходимости осуществить некоторые изменения в системе ведения хозяйства в императорском дворе. Они касались вопроса обеспечения продуктами императорского стола, а также некоторых жалований, которые были слишком высоки. Было упразднено бесплатное питание обслуживающего персонала во дворце, вместо которого стали выдаваться столовые деньги; бесплатным осталось питание только самого императорского стола. Я продолжал питаться сам. Все эти реформы привели к значительной экономии денежных средств в обслуживании императорского двора. Со стороны императора было довольно любезно самому сообщить мне, что теперь он может давать мне только 2500 франков из тех 5000 франков, которые обычно он вручал мне за мою работу. Я заявил ему, что даже эта сумма намного превышает ту, что необходима мне, и поэтому 1000 франков будут более чем достаточны для моих нужд. В тот же вечер, готовясь ко сну, он сказал мне: «Ты будешь получать 5000 франков из моего личного кошелька». Я пытался протестовать, но он заявил: «Это мое желание».

Как раз в тот момент, когда было объявлено о прибытии фрегата, на борту которого находилась принцесса Полина, в ее апартаменты вносились последние предметы мебели. Император спустился в гавань, чтобы ждать принцессу. Он обратил внимание на жандармского сержанта, который показался ему знакомым. Этого сержанта направили в гавань, чтобы он сдерживал толпу, стремившуюся увидеть императора. Император подошел к сержанту и спросил его, не корсиканец ли он.

«Так точно, сир».

«Из каких мест?»

«Из Боконьяно, сир».

«Как тебя зовут?»

«Маркаджи».

Это имя было знакомо императору, который во время корсиканских гражданских войн был арестован в окрестностях Боконьяно местными бандитами и заперт в комнате. Молодой человек по имени Маркаджи [163]предложил свои услуги, чтобы вызволить императора из заключения, и потом сопровождал его до тех пор, пока он не оказался вне опасности. Император не забыл эту услугу и даже упомянул Маркаджи на острове Святой Елены в одном из своих «завещательных даров для успокоения совести [164]. Он продолжал дружески беседовать с сержантом, который представил ему своих двух очень юных детей. Император дал каждому из них по два наполеона, чтобы те купили себе сладостей. Вернувшись во Францию, император произвел Маркаджи в лейтенанты. Этот солдат, забытый на острове, где он находился так долго, имел прекрасный послужной список: император наградил его крестом Почетного Легиона и обещал позаботиться о его детях, когда они достигнут школьного возраста.

Когда фрегат бросил якорь [165], император на шлюпке отправился встречать принцессу, забрал ее с корабля и, причалив к берегу, вместе с ней в карете поехал к мадам Мер. После свидания с матерью принцесса вступила во владение своими апартаментами, которые для нее подготовил император. Ознакомившись с ними, она выглядела счастливой и от души благодарила императора. В тот же самый день император, проверяя установку мебели в апартаментах принцессы, сильно обжег свои пальцы, когда схватил небольшую тарелку, в которой горела ветка алоэ. Не обратив внимания на то, что тарелка от горения алоэ накалилась, он взял ее, чтобы отодвинуть от мраморного бюста. Так как под рукой оказалась чернильница с чернилами, он погрузил в нее обожженные пальцы, не жалуясь, что чувствовал боль; он так ничего и не сказал, пока заживали его пальцы. Я был тем более опечален этим неприятным случаем, ибо именно я поставил эту горелку с алоэ на то злополучное место. Император взялся передвигать горелку только потому, что в этот момент, разговаривая о бюсте с гофмаршалом, отвечал на его вопрос. Император, машинально взяв горелку, рассматривал собственный бюст в исполнении итальянского скульптора Кановы. Он осудил скульптора за то, что тот придал его изображению черты атлета, словно он одерживал победы в сражениях благодаря мощным рукам, а не голове.

Приезд принцессы Полины ознаменовал начало нового образа жизни в Портоферрайо. В ее доме давались приемы, балы и концерты; вечерние приемы проводились в императорском дворце и в доме мадам Мер, заменив все другие мероприятия, которые были до этого. Небольшой монарший двор на Эльбе принял менее военный вид. Принцесса, чье очарование достигло высшей точки, придавала всему своему окружению атмосферу галантности и радости. Император был совершенно прав, когда называл своих двух сестер, Неаполитанскую королеву и особенно принцессу Полину, чья красота была более строгой, двумя самыми прелестными женщинами своего императорского двора во Франции. Ничто не было таким идеально прекрасным, как эта принцесса. Можно было бы сказать, что, создавая ее, мать-природа позаимствовала у Праксителя те отличительные черты, с помощью которых он предопределил идеальный образ своей Венеры, настолько впечатляющей была красота принцессы. Она привезла с собой свиту, добавив к ней, в качестве своих компаньонок, г-жу Коломбани и г-жу Беллини [166], супруг старших офицеров, а также мадемуазель Лебедь, дочь генерал-адъютанта Лебедя. Все эти три женщины отличались необыкновенно привлекательной внешностью и безупречными манерами. Каждый день принцесса обедала вместе с императором и генералом Друо; ее привозили из ее апартаментов во дворец императора. На прогулки она отправлялась в портшезе, предпочитая его карете; ее всегда сопровождали офицеры гвардии, которые соперничали между собой, стараясь добиться этой чести. Во время одного из воскресных обедов случилось так, что графиня Бертран, которая не всегда приходила вовремя, вошла в столовый зал, когда император уже сидел за обеденным столом. Она своим опозданием заставила ждать гостей и, появившись, хотела извиниться, но император, зная ее слабость, сказал ей: «Мадам, это не только неуместно, но и невежливо — заставлять людей ждать вас». Сен-Дени, который обслуживал императора, рассказал мне, что эти слова были сказаны в довольно резкой форме; графиня была просто ошеломлена этим и поспешила приложить носовой платок к глазам, давая волю слезам. Принцесса Полина поторопилась смягчить резкость императора и принялась расспрашивать ее о ее очаровательных детях. Во время этого же обеда император сообщил, что он дважды обязан сохранением своей жизни тому обстоятельству, что его рост равен только 5 футам и 2 дюймам [167].