Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

После того как ванна была готова, император принял ее. Герцог Виченцский (Коленкур) и граф де Лавалетт сопровождали императора в ванную комнату. Усаживаясь в ванну, император дал распоряжение герцогу Виченцскому собрать совет министров и вынести выговоры маршалам Нею и Груши за то, что те не выполнили приказов императора, которые они должны были обязательно получить. Император заявил: «Ну что за странная игра судьбы, когда я трижды был свидетелем того, как гарантированный триумф Франции проскальзывает сквозь мои пальцы: если бы не дезертирство предателя, я бы уничтожил врага в начале кампании, я бы разгромил его при Линьи, если бы левый фланг выполнил свой долг и разгромил бы его при Ватерлоо, если бы правый фланг выполнил положенный ему долг. Ну что ж, не все потеряно. После великих подвигов армию охватила паника. Я намерен представить палатам точный отчет обо всем, что произошло, и я надеюсь, что присутствие врага на французской земле восстановит чувство долга у депутатов и что моя честность объединит их вокруг меня».

При первом же слухе о прибытии императора барон де Меневаль поспешил в Елисейский дворец; его привели к императору, когда тот собирался вернуться в спальную комнату. Я думал, что император, как обычно, после ванны ляжет в постель, но он заявил, что намерен одеться и побриться. В тот же момент появились принцы Жозеф и Люсьен. Император поговорил с ними о предшествовавших этой встрече событиях. Принц Люсьен сообщил императору, что, как только стало известно о наших бедах, люди пришли в сильное волнение и что можно ожидать самого худшего от дискуссий депутатов из-за враждебного отношения к императору со стороны некоторых из них. Император ответил: «Среди них вы не должны сбрасывать со счетов Лафайетта: он не упустит случая, чтобы восстановить народ против меня. Они воображают, что союзникам нужна только моя голова, и не понимают, что, расставаясь со мной, они потеряют Францию».

Императору доложили, что совет министров собрался. Император вошел в зал заседаний в сопровождении принцев Жозефа и Люсьена. Мне рассказали, что на лицах некоторых министров можно было легко заметить чувства испуга, страха и уныния, овладевшие этим советом, на заседаниях которого обсуждались такие важные дела. Была упомянута необходимость отречения императора от престола в пользу Римского короля. Желая превыше всего спасти Францию и зная о мятежной атмосфере, царившей в палате, император не исключил возможности своего согласия с предложением об его отречении; но все еще уверенный в патриотизме многих членов палаты, он направил сначала в палату в качестве своих представителей принца Люсьена и министров Карно, Фуше, Коленкура и Даву, которые покинули Елисейский дворец в 3 часа дня. Император заявил: «Идите, скажите им об интересах Франции, которые должны быть дороги всем представителям палаты; когда вы вернетесь, я сделаю свой выбор, который мне диктует мой долг».

Принц Люсьен, которому было поручено сделать обзор событий и дать оценку результатов битвы, обратился к палате с призывом об оказании помощи для принятия мер, необходимых в это опасное время. Палата, казалось, поддалась обаянию красноречия этого оратора, когда Лафайетт сумел внести разлад в настроение депутатов до такой степени, что на палату более уже нельзя было рассчитывать. Охваченный благородным негодованием против депутатов палаты, враждебно настроенных к императору, принц Люсьен убеждал императора в соответствии с законом распустить палату. Император не сделал этого, но был возмущен проявленным депутатами оскорбительным поведением по отношению к главе государства.

На авеню Мариньи собралась толпа, находившаяся в возбужденном состоянии. Я возвращался в карете по Елисейским Полям, когда на пересечении с этой улицей толпа воспрепятствовала моей дальнейшей поездке; я вышел из кареты и дал указание кучеру возвратиться в конюшни. Я позволил толпе увлечь меня с собой к подножию террасы, на которой император прогуливался с принцем Люсьеном. Толпа была многочисленной, и каждый раз, когда император появлялся в конце длинной дорожки, все эти люди, находившиеся в состоянии сильного возбуждения, провозглашали здравицу в честь императора возгласами «Да здравствует император!», требовали оружия и единого слова призыва от императора, чтобы сокрушить внутреннего врага в стране и выступить в поход против внешнего врага, приближавшегося к Парижу.

Достаточно было только одного слова; безусловно, жертвы были уже выбраны, и они должны были пасть на плахе народного мщения. Несомненно, от императора требовалось сверхчеловеческое мужество, чтобы не позволить себя увлечь волной народного энтузиазма. Его величайшее самообладание оставалось непоколебимым, и Франция навсегда должна быть ему благодарной за это, поскольку его психологический срыв означал бы начало гражданской войны в придачу к войне с иностранцами.

Я хорошо помню ту минуту, когда принц Люсьен и император подошли к концу дорожки; принц Люсьен, казалось, говорил: «Зачем ты допускаешь, чтобы все эти многочисленные возгласы в твою честь провозглашались впустую, если не собираешься воспользоваться ими ради службы Франции?» Этот принц в брошюре, опубликованной в 1835 году и озаглавленной «Правда о Ста Днях», рассказывает нам о том, что творилось в его сердце и в сердце его брата.

«Выслушивая бесконечные возгласы «Да здравствует император!» и наблюдая за гордым выражением, которое запечатлелось на лице Наполеона, очарованного зрелищем восторженных людей, я воспользовался минутной тишиной, когда кричавшая толпа взяла паузу, чтобы сказать императору: «Ну что, ты же слышишь народ? Ведь этот же энтузиазм охватил всю Францию! Неужели ты отказываешься от нее ради фракций в палате?» Остановившись и махнув рукой толпе в ответ на ее крики, полные энтузиазма, он сказал мне: «Разве я сверхчеловек, способный повернуть вспять депутатов к их единому союзу со мной, который только и может спасти нас? Разве я жалкий партийный лидер, который бессмысленно затеет гражданскую войну? Нет, никогда. Во времена Брюмера мы были вынуждены вытащить шпаги из ножен ради блага Франции, сегодня опять же ради блага Франции мы должны отбросить эти шпаги прочь. Иди и попытайся повести за собой палаты: без их поддержки я ничего не смогу достичь. В моих личных интересах я могу сделать многое и без них, но в этом случае я не смогу спасти родину. Иди, и я запрещаю тебе, когда ты выйдешь из дворца, взывать к этим людям, которые требуют оружия; я сделаю все возможное для Франция и я ничего не буду делать ради собственной персоны».

Принц Люсьен добавляет: «Таковы были слова, произнесенные Наполеоном. Мои глаза наполнились слезами, и я впервые в моей жизни упал на колени перед ним, восхищенный до глубины души этим отцом нации, которого предали и неправильно поняли введенные в заблуждение представители палаты».