Дмитрий Власов - О Пушкине и не только

А вот о Марине Цветаевой — совсем другой разговор. Начало войны она воспринимает как трагедию с непредсказуемыми последствиями для всех сторон. Первого октября 14-го она впервые читает своё стихотворение «Германии»:

Естественно, эти строки встречали враждебно, публично она не могла их читать, но в 1916 — уже читала с аплодисментами. Аудитория быстро взрослела и «левела». Но и февральскую революцию она встретила «не как все»:

Настоящие поэты — провидцы, но кто их слышит «в минуты мира роковые».

О Марине Цветаевой

У стихов и поэм Марины Цветаевой есть адресаты. Константину Родзевичу посвящены «Поэма горы» и «Поэма конца», из последней и это четверостишие, как бы вложенное в его уста в вечном споре любви и долга, любви без преград и «беседы через столик».

Марина Ивановна, как знал и почти привык уже её муж Сергей Эфрон и как знаем теперь мы, неоднократно влюблялась и обрушивала при этом на придуманный ею самою образ стихи, письма, признания с такой силой, что реальный образ имярек отступал в замешательстве. Долго могли длиться только эпистолярные романы, как с Пастернаком или Рильке…

Пробившись из советской России к мужу в Берлин в мае 1922 года, едва оглядевшись, она уже имела перед собой адресатов для стихов и писем, и с тем же результатом. Но вот познакомилась она через мужа с Константином Болеславовичем Родзевичем, тоже русским эмигрантом, и здесь всё оказалось серьёзней. Больше того, чувства были взаимными и впервые рыцарь не отступил, проявил волю и самостоятельность и желание соединить две растрёпанные судьбы — в одну и насовсем. Бурный роман, начавшийся в Берлине, продолжился в Праге. Они с Эфроном даже впервые разъехались на несколько месяцев. Он тоже впервые почувствовал глубину её увлечения, переживал и излил душу в большом письме Волошину в Крым. Всё это было осенью 1923 года, а уже в январе 1924 года — расставание или решение о расставании.

Здесь отступила Марина. Она не была готова к такому сильному характеру и сильному чувству. В решающих объяснениях прозвучал этот рубеж отступления: ничем не ограничивать себя в словах, в стихах, взглядах… за столом… Однако теперь уже Родзевич, «познавший Лилит», отказался. «Всё или ничего»… и раз нельзя всё, значит — ничего. Из-за этого часть цветаеведов до сих пор считает Родзевича фатом, уклонившимся от «серьёзных отношений». Но это не так.

Пронзительные записи в её дневнике и в письмах:

Ты просишь дома, а я могу дать только душу.

С ним я была бы счастлива…

Он хочет во мне быть, я хочу в нём пропасть.

Арлекин!.. Первый Арлекин за жизнь, в которой не счесть — Пьеро!

А вот Родзевич:

Она меня выдумала. Я не был такой. Год мы были вместе, и мне было тяжело не быть настоящим, это мешало мне жить. Как лавина! А во-вторых, мне было стыдно перед Серёжей.

«Через столик» они всё-таки беседовали. В середине 1924 года она сообщила ему о своей беременности. Радзевич сначала обрадовался, но потом, подумав, устроил бурную сцену ревности.

И поспешил жениться, не скрывая, что — без любви. В одном из её писем того времени: «… Знаете ли Вы, что мой герой «Поэмы конца» женится… Подарила невесте свадебное платье… Сама передала с рук на руки, — не платье! — героя!

А вот нам она передала попытку ревности — на сегодня одно из самых известных, чтоб не сказать — знаменитых стихотворений:

Это — первые строки из 12 четверостиший. А вот — из последних строк:

Она дарила это стихотворение разным людям, и некоторые принимали его на свой счёт. Но это тоже Константин Родзевич… Память не отошла. 16 лет ещё ходили они по одной земле, иногда случайно пересекаясь. После гибели Марины Цветаевой он прожил ещё 47 лет, в конце жизни, по памяти, выполняя портреты и деревянные скульптуры Марины Ивановны, которые очень нравились её дочери Ариадне. Но стихи пережили и его. Они переживут и нас. По словам другого поэта, нашего современника,

И мы знаем, видим и слышим здесь и сейчас!

Точнее было бы сказать «Белая ночь» — именно так называется ранняя его повесть. В советской литературе Леонов был, конечно, в первом ряду, в конце жизни был и литературным генералом. «Русский лес» в многочисленных переизданиях до сих пор заполняет полки библиотек. Его последний роман-завещание вышел уже в «лихие годы» и не получил поэтому должного отклика.

Но мы поговорим сейчас о ранних повестях и рассказах, написанных сразу после гражданской войны. В тридцатые годы они публиковались и обсуждались, а потом были задвинуты «на дальние полки». «Белая ночь» — три урока в одном тексте (урок хорошего русского языка, урок высокой литературы и урок истории). В истории Севера времён Гражданской войны он сам был участником, причём юнкером на стороне белых. Кроме того, вместе с отцом редактировал в Архангельске белогвардейскую газету. Он, конечно, эти факты не рекламировал, но те, кому надо, знали, но тоже молчали, это давало ему карт-бланш в описании событий 1918 года.

Гражданская война на европейском Севере имела свою специфику. В Архангельске высадились английские войска, причём по приглашению местной советской власти, опасавшейся прихода немцев. Местные Советы решили, что пусть уж лучше будут вчерашние союзники по Антанте, чем немцы. Правда с центром это не было согласовано и вызвало там недовольство.

Так или иначе, прибытие в Архангельск на кораблях английских войск было встречено с энтузиазмом и обывателями, и юной советской властью. Однако очень быстро на этом фоне верх взяли «белые», появились правительства, армия, подобие парламента из осколков Учредительного собрания. Без англичан всё это было бы невозможно. Они не принимали прямого участия в боях, но «подпирали» белую армию, снабжали её оружием и продовольственными пайками. Русские офицеры почувствовали, однако, высокомерное отношение англичан к ним («для них всё, что не Англия, то Индия…»).