Элита русской разведки. Дела этих людей составили бы честь любой разведке мира

Американцы вообще испытывали перед этим человеком чувство страха. То им почудилось, будто он и из камеры ухитряется передавать домой секретные сведения, и они запретили переписку, переводили его из одной тюрьмы в другую. Или вдруг забеспокоились, что Абель вербует заключенных. Подсаживали к нему самых закоренелых, науськивая уголовников: проклятый шпион, враг Америки. Он уживался со всеми, давая сокамерникам уроки, обучая языкам и искусству шелкографии. В тюрьме он рисовал, решал математические задачи. Однажды американцы, любящие всяческие тесты, были буквально ошарашены. Он столь быстро и верно ответил на вопросы, что сомнений не оставалось: у русского полковника — интеллект гения.

Когда на берлинском мосту Глинике совершался знаменитый обмен, на Фишера нельзя было смотреть без боли: тощий, в разрезанной одежде. Это американцы боялись, что даже из тюрьмы, из плена полковник вывезет нечто ценное, секретное, и напоследок обыскали его с головы до пят, не постеснявшись разрезать все складки на робе. Полный контраст с Пауэрсом, который за несколько лет отсидки сильно прибавил в весе.

Вик Хейханен недолго пожил в Штатах. Года через четыре после суда над Абелем машину Вика раздавил огромный грузовик. Наши разведчики в один голос убеждали: теперь у нас так не действуют. Полковник из управления, работающего с нелегалами, предположил:

— Может быть, американцы решили избавиться от такой ноши? Они его всего высосали. А человека пьющего надо содержать, кормить. Скорее всего, это сделали их спецслужбы. В то время они подобное практиковали.

Ну а Вильяма Генриховича Фишера дома встретили хорошо. Наградили орденом Красного Знамени, предложили отдых и квартиру. Он отказался от того и другого. Сказал, что насиделся за четыре с половиной года, а квартира у него уже есть, ему хватает и двухкомнатной, а предложенную трехкомнатную попросил отдать действительно нуждающимся. Да и дача в поселке старых большевиков от отца осталась. Как-то его непосредственный начальник Дмитрий Тарасов сказал: наверное, хорошо бы вернуть накопленные в США почти за 14 лет личные сбережения — около десяти тысяч долларов. Вильям Генрихович отказался. Одевался скромно — костюм, берет… Тарасов вроде как намекнул, что можно бы и обновить гардероб, прикупить костюмчик. Вильям Генрихович удивился: зачем, у меня уже есть. Но костюм после уговоров жены купили, и, кажется, Фишер остался доволен. Он никогда не гнался за вещами. Любил, правда, дорогие книги. Ему нравилось путешествовать с дочерью, копаться в радиодеталях, что-то мастерить. Прекрасно рисовал. Выступал перед молодыми разведчиками. Работал. Правда, когда однажды встретил на Лубянке старинного друга, знаменитого радиста Кренкеля, то на вопрос, что он здесь делает, ответил: «Работаю музейным экспонатом».

Но чем занимался Фишер в своем до сих пор засекреченном отделе, так и непонятно. Учил молодых — это точно. Говорят, что был он еще великим мастером дезинформации.

Еще один характерный для поведения Абеля эпизод, сообщенный Эвелиной Вильямовной. Уже после его возвращения из США на скромную квартиру к Фишерам заезжало начальство. Вильям Генрихович всегда приглашал водителей подняться к себе в квартиру. По его мнению, оставлять шоферов внизу было неудобно.

Недавно удалось узнать о ранее неизвестном увлечении Фишера. Оказывается, Вильям Генрихович написал небольшую повесть. Детектив опубликовало московское издательство под чужой фамилией. Ни редактор, ни его начальство настоящей фамилии автора не знали. Про себя решили, что автор — наверняка бывший разведчик, «но не Абель же».

Действие происходит в Париже в середине 50-х годов. Резидент советской разведки с помощью нескольких помощников-антифашистов обезвреживает группу нацистов, мечтающих о реванше и пытающихся перебраться из Латинской Америки в Европу. Он захватывает их архив, уничтожает главаря. Я, признаться, брался за книгу, изданную в середине 60-х, с некоторой опаской. Следует признать: вполне профессионально написанный детектив. Советский разведчик действует под фамилией Флеминг. Значит ли это, что Вильям Генрихович был знаком и с творчеством создателя бондиады, бывшим английским агентом Яном Флемингом? Простые, точно выписанные диалоги. Там, где речь заходит о чисто «шпионских» деталях, автору нет равных. Не случайно за повесть ухватилось телевидение и поставило по ней телеспектакль. Талантливый человек, как ни банально звучит, талантлив во всем.

Фишер жил своей жизнью. Он ни на что и ни на кого не обижался. Впрочем, нет. Однажды в Москву приехал его адвокат Донован. Вильяму Генриховичу очень хотелось с ним встретиться. Запретили, а американцу сообщили какую-то несуразицу. Хорошо, что хоть разрешили подарить через сотрудников старинную книгу — Донован был завзятым коллекционером.

Я пытался разыскать Донована в Нью-Йорке через знакомых. Не вышло. Адвокат умер, конторы его больше не существует. Жаль. В его книге «Незнакомцы на мосту» об Абеле столько недосказанного. Теперь об этом уже никто и никогда не узнает…

Однажды в Москву будто снег на голову свалился сокамерник: то ли австриец, то ли немец, отбывавший с Абелем срок за мошенничество. Зубной врач, он настолько проникся симпатией к русскому, что сумел в тюрьме починить полковнику вставную челюсть. Фишер был ему благодарен. Дантист отсидел свое и приехал в Москву, к старому знакомцу. Но уж если не допустили Донована, то что уж какой-то стоматолог…

Угнетало ли Вильяма Генриховича чувство, что он недостаточно реализовал свои возможности? По словам единственной и любимой дочери Эвелины, он считал, что прожил жизнь достойно. Разве что тяготило его, да и родных, взятое при аресте чужое имя, от которого он так и не смог отделаться. Его друг подполковник Рудольф Иванович Абель не дождался возвращения товарища из США, умер. Вроде бы можно было предстать перед миром под своей собственной фамилией. Но в разведке свои законы.

Вильям Генрихович ушел из жизни осенью 1971 года. Рак. Жена и дочь настаивали: надо хоронить под своим именем. Спорили, убеждали. И убедили.

Вильям Генрихович сыграл определенную роль и в моей жизни. Мне, родившемуся в 1949-м, однажды довелось увидеть Абеля. К моему отцу, журналисту и киносценаристу Михаилу Долгополову, частенько захаживал приятель — писатель, драматург Владимир Вайншток, по понятной причине выступавший в те годы под псевдонимом Владимиров. Был он человеком в общении легким, остроумным и, как мне помнится, говорливым. Рассказывал о планах, свершениях. Однажды таинственно сообщил, что написал для режиссера Саввы Кулиша сценарий фильма о разведчиках. Консультировали его два полковника, попавшие в плен, а теперь живущие в Москве. Как сейчас понимаю, Конон Молодый и Фишер. Вайншток пригласил на просмотр. И тогда в «Мертвом сезоне» я в первый и последний раз увидел Абеля — сначала в фильме, а потом и в зале.