Клод-Франсуа де Меневаль - Наполеон. Годы величия

Для замещения должности секретаря под командой императрицы-регентши были предложены различные кандидатуры. Но все они не были одобрены, и пост секретаря оставался вакантным.

Когда император решил учредить регентство императрицы, я был серьезно болен, поскольку из Москвы вернулся в состоянии полного истощения. Наполеон, которого я был не в состоянии обслуживать, приказал Дюроку, обер-гофмаршалу двора, написать мне, что необходимость в моем отдыхе и его желание не отдалять меня от своей персоны побудили его определить меня, используя его выражение, в качестве «находящегося в состоянии выздоровления» при императрице и что, соответственно, он назначил меня секретарем, отданным в распоряжение императрицы. Через несколько дней он жалованными грамотами даровал императрице титул и права регента. В этом качестве оная приняла присягу в кабинете Государственного совета, который ради этого был созван в Елисейском дворце.

Так как мое назначение было только временным, то мне не было назначено жалованье, соответствующее моей новой должности; император обеспечил фонд для моего жалованья, определив его в размере четырех тысяч франков в месяц. Он также передал в мое распоряжение очень красивый дом, полностью меблированный, в Сен-Клу, попросил меня жить там вместе с семьей всякий раз, когда императрица решит избрать Сен-Клу местом своей резиденции. Одновременно он предоставил моей супруге и мне право на ежедневное посещение вечеров императрицы в ее гостиных. И, наконец, он приказал мне ежедневно ему писать, что я всегда и делал, не допустив ни одного перерыва.

Я приступил к исполнению своих обязанностей на службе у императрицы за несколько дней до того, как она была объявлена регентом. У меня было много возможностей, чтобы оценить любезность и доброту, свойственные этой императрице; мое частое общение с ней помогло мне еще лучше узнать эти ее обаятельные качества. Она делала все, чтобы исполнение моих обязанностей стало наименее обременительным и в то же время весьма приятным для меня. В итоге эти обязанности превратились в настоящую синекуру.

Порядок решения проблем, установленный в государстве, был настолько хорошо организован, что вмешательство императрицы в государственные дела практически не ощущалось. Ее функции главы государства держались в запасе на случай чрезвычайных обстоятельств, которые, к счастью, не происходили (например, смерть императора). Моим главным занятием стала переписка с императором, когда он отсутствовал в Париже, а также работа в Государственном совете, где у меня были постоянные обязанности.

После того как император обеспечил выполнение всех дел, требовавших его заблаговременных и дальновидных распоряжений, то есть тех самых дел, которые я только что частично перечислил, он немедленно стал готовиться к выезду в армию. Почти накануне его отъезда князь Шварценберг, известный по прежним временам как вестник хороших новостей, прибыл в Париж. Император довольствовался тем, что направил его к герцогу Бассано, настолько он стремился поскорее оказаться на месте военных действий. Русские переправились через Эльбу и приступили к оккупации Дрездена.

Император выехал в Майнц из Сен-Клу 15 апреля в четыре часа утра.

Утром того же дня я получил следующую записку от императрицы: «Вы, конечно, знаете, что император уехал. Мне хочется думать, что и вы также очень огорчены этим. Прошу вас, если г-н Фэн еще не уехал, передать ему, что я очень хочу получить новости об императоре. У меня не было времени самой сказать ему об этом. Я также прошу вас прислать мне список лиц, записавшихся ко мне на прием. Император хотел, чтобы я приняла их в течение дня. Прошу вас принять мои заверения в самых искренних чувствах, которые я испытываю к вам. Луиза».

Император выехал из Сен-Клу 15 апреля в четыре часа утра и в полночь 16 апреля прибыл в Майнц. Прибыв в Майнц, его величество узнал, что Эрфурт и вся Вестфалия находятся в состоянии сильного волнения. Эти новости заставили его двигаться с предельной скоростью, и в восемь часов он уже был в Эрфурте. Позднее он переехал в Экхартсберг, который определил местопребыванием своей штаб-квартиры.

У него было только две комнаты, а свита на ночь для сна располагалась на лестничной площадке и даже на ступенях той же лестницы.

Этот маленький город, всего за несколько часов ставший местопребыванием штаб-квартиры, представлял собой весьма необычную картину. Его главная площадь была окружена наскоро разбитыми палаточными лагерями, биваками и стоянками артиллерийских парков. А на самой площади среди множества повозок, двигавшихся в самых разных направлениях, пересекавшихся, сталкивавшихся и мешавших друг другу, можно было увидеть медленно шествовавшие полки, следовавшие узкой колонной конвойные команды, артиллерийские обозы, фургоны, набитые всевозможной поклажей, и т. п. А за ними уже шли стада крупного рогатого скота вперемежку с маленькими тележками маркитанток и маркитантов — настолько легкими и хрупкими на вид, что малейший толчок, казалось, заставит их сразу рассыпаться; и в этой толчее мелькали мародеры, возвращавшиеся со своими трофеями, куда-то брели местные крестьяне, толкавшие перед собой тачки и при этом не перестававшие ругаться и сквернословить под дружный хохот наших солдат. И через все это удивительно разнообразное множество людей и животных умудрялись галопом мчаться курьеры, офицеры службы артиллерийско-технического снабжения и адъютанты.

И когда к этому всему добавлялись ржание лошадей, мычание и рев скота, грохот колес, проезжавших по выложенной камнями площади, крики солдат, звуки труб и дудок, бой барабанов, громкие жалобы местных жителей, шум от сотен людей, задававших вопросы в одно и то же время, попытки немцев поговорить с итальянцами, а французов с немцами, то невольно возникал вопрос: как это было возможно, чтобы в условиях этой чудовищной какофонии его величество оставался таким же спокойным и невозмутимым, каким он был в собственном кабинете в Сен-Клу или в Тюильри? И тем не менее, так оно и было: император, сидевший за невзрачным столом, наспех прикрытым какой-то скатертью, с географической картой, разложенной перед ним, с компасом и ручкой в руках, полностью погруженный в раздумья, не выказывал ни малейших признаков раздражения и нетерпения. Можно было сказать, что до него не доносится шум снаружи. Но достаточно было где-то раздаться крику боли, как император немедленно поднимал голову и отдавал распоряжение выяснить, что случилось.