Клод-Франсуа де Меневаль - Наполеон. Годы величия

Стюард императора и почти все повара прошли необходимое обучение при дворах короля и принцев. Это были господа Дану, Леонард, Руфф и Жерар. Всеми ими командовал г-н Колин, ставший стюардом-контроле-ром после печального случая с г-ном Пфистером, который сошел с ума во время кампании 1809 года. Все были знающими и ревностными слугами, и, как это было принято в системе обслуживающего персонала всех монархов, каждый департамент домашнего хозяйства имел своего шефа.

Мы двигались с большой скоростью до самой горы Сенис, но были вынуждены ехать медленнее, когда достигли перевала, поскольку погода там в течение нескольких дней была исключительно плохой, а дорога размыта дождем. Император прибыл в Милан в полдень 22-го числа; и, несмотря на нашу задержку у горы Сенис, остальная часть маршрута была преодолена так быстро, что никто не ожидал императора.

Вице-король узнал о прибытии отчима только тогда, когда император был уже в полулье от города, но тут же поспешил встретить нас, сопровождаемый небольшой группой придворных. Император приказал остановить карету и, как только открылась дверца, протянул руку принцу Евгению и ласковым тоном произнес: «Иди сюда, подсаживайся к нам, мой милый принц, мы появимся в городе вместе».

Несмотря на искреннее изумление, вызванное этим неожиданным визитом, едва мы въехали в город, как уже все здания сверкали иллюминацией, а удивительные по красоте дворцы, такие, как Литта, Казани, Мелци и многие другие, сияли тысячами огней. Император отправился во дворец, служивший резиденцией вице-королевы. Ибо ни к одной женщине император не проявлял такого искреннего внимания и уважения, как к принцессе Августе; и в самом деле, никогда не встречал более прекрасной и более безупречной женщины. Было просто невозможно говорить о красоте и добродетели в присутствии императора без того, чтобы он не привел вице-королеву в качестве примера. Принц Евгений был весьма достоин такой совершенной жены.

Император провел много времени с вице-королевой, чей ум не уступал ее дружелюбию и красоте. В Милан он возвратился к обеду. Вечером я сопровождал его величество в театр «Ла Скала». Император не остался там до конца оперы, удалившись пораньше в свои апартаменты, где и проработал большую часть ночи, что, однако, не помешало нам быть на пути в Верону еще до восьми часов утра.

Его величество не делал остановок между Брешией и Вероной. Я был бы очень рад, если бы у меня было время, чтобы на маршруте ознакомиться с достопримечательностями Италии; но это непросто было сделать, находясь в свите императора, так как он останавливался в пути только ради инспектирования войск и предпочитал посещать фортификационные укрепления и руины.

Хотя была уже поздняя осень, я с большим удовольствием наблюдал за пейзажем, который ожидает путешественника по дороге из Вероны в Виченцу.

В конце дня, который я провел просто восхитительно среди этих плодородных полей, я приехал в Виченцу, где власти города вместе с почти всем населением ожидали императора под величественной триумфальной аркой. Мы сильно проголодались. К счастью, члены магистрата Виченцы знали это, и их речи заняли только несколько минут.

В назначенное время император сел в карету, и мы вскоре мчались со скоростью молнии по дороге в Стра, где провели ночь. Очень рано следующим утром мы отправились дальше, следуя по небольшой дамбе, воздвигнутой среди болот. Ландшафт был почти таким же, но, тем не менее, не такой красивый, как тогда, когда мы ехали из Вероны в Венецию.

Прибыв в Фузину, император увидел, что его уже ожидали власти Венеции. В Фузине он пересел в «пеоту», так называлась лучшая гондола деревни, и на ней отплыл в Венецию. Мы же следовали за императором в маленьких черных гондолах, которые выглядели словно плавающие гробы, покрывавшие почти всю поверхность реки Бренты; и ничего не могло быть более странного, чем слушать восхитительные вокальные концерты с этих гондол, вид которых навевал такие мрачные мысли. Когда мы достигли устья реки, то были вынуждены ждать открытия шлюзов почти тридцать минут.

Миновав, наконец, реку Бренту, мы оказались в заливе и увидели вдали поднимавшийся из самого моря изумительный город Венецию. Со всех сторон появились гребные шлюпки, гондолы и судна значительных размеров, заполненные празднично одетыми богатыми венецианцами и всеми лодочниками города. Все эти плавательные средства проплывали мимо нас, возвращались обратно, пересекались друг с другом, перемещались в самых разных направлениях, совершая при этом свои маневры с удивительным искусством и скоростью.

Император стоял на корме «пеоты» и, когда какая-нибудь гондола проплывала вблизи него, отвечал на приветственные возгласы «Да здравствует Наполеон, император и король!» одним из тех глубоких поклонов, которые отвешивал с изумительной грацией и достоинством, когда, не склонив головы, снимал шляпу и плавно опускал ее почти до колен.

Эскортируемый этой бесчисленной флотилией, в которой «пеота» города, судя по всему, была гондолой адмирала, его величество, в конце концов, достиг Большого канала, который проходил между великолепными дворцами, разукрашенными лозунгами и заполненными зрителями. Император вышел из гондолы перед дворцом прокуратов, где его встретили депутация членов Сената и представители венецианской аристократии.

Вице-король и гофмаршал присутствовали в тот вечер в спальной комнате, когда император готовился ко сну; раздевая его, я услышал часть разговора, который сосредоточился на теме правительства Венеции до союза этой республики с Французской империей. Говорил почти только один его величество, принц Евгений и маршал Дюрок всего лишь вставляли несколько слов в разговор, словно для того, чтобы воодушевить императора на новое развитие темы, не дать ему замолчать и, таким образом, помешать ему слишком рано прекратить свои рассуждения, поскольку его величество взял на себя всю нить беседы, оставив другим возможность только изредка что-то сказать. Так он поступал часто, но никому не приходила в голову мысль пожаловаться.

Как я только что сказал, его величество вел разговор о прежнем государстве Венеции, и из того, что он поведал по этому поводу, я узнал больше, чем смог бы узнать из самой интересной книги. Когда вице-король отметил, что несколько патрициев сожалеют о своей прошлой свободе, император воскликнул: «Свобода, ну что за чепуха! Свобода никогда не существовала в Венеции, за исключением тех немногих аристократических семей, которые угнетали остальное население. Свобода с Советом десяти! Свобода с государственными инквизиторами! Свобода с самыми знатными людьми, выступавшими в роли доносчиков, и с венецианскими подземными тюрьмами и расстрелами!» Маршал Дюрок высказал мысль, что, в конце концов, эти жестокие условия жизни были основательно смягчены. «Да, несомненно, — ответил император. — Лев Святого Марка постарел, у него нет больше ни зубов, ни когтей! Венеция стала всего лишь тенью своего прежнего «я», и ее последний дож, оказавшись сенатором Французской империи, посчитал, что его повысили в ранге».