Клод-Франсуа де Меневаль - Наполеон. Годы величия

Его величество, обратив внимание на то, что это высказывание вызвало у вице-короля улыбку, весьма мрачным тоном добавил: «Я не шучу, джентльмены. Римский сенатор гордился, что он значит больше, чем король; французский сенатор, по крайней мере, не уступает в своем ранге дожу. Я хочу, чтобы иностранцы привыкли выказывать самое большое уважение к конституционным властям империи и относились с подобающим вниманием даже к простому титулу гражданина Франции. Я позабочусь о том, чтобы это было обеспечено. Спокойной ночи, Евгений. Дюрок, прими все меры, чтобы завтрашний прием был таким, каким он должен быть. После церемонии мы посетим арсенал. Прощайте, господа. Констан, вернись через десять минут, чтобы потушить свет: мне хочется спать. В этих гондолах чувствуешь себя, словно младенец в люльке».

Император получил письмо от своего брата Люсьена. Меня послали, чтобы я привез его из гостиницы. Я проводил его в кабинет Наполеона через тайный вход, так как Люсьен сказал, что не хочет, чтобы кто-нибудь его видел. Покидая императора, Люсьен был сильно взволнован, по его лицу текли слезы. Я отвез его в гостиницу и уже там узнал, что император твердо настаивал на том, чтобы Люсьен вернулся во Францию или принял предложение об иностранном троне, но что условия, которые император навязывал ему, наносят удар по его любви и политической самостоятельности. Люсьен просил меня попрощаться за него с императором. «Может быть, навсегда», — добавил он.

Тем не менее император не принял венецианский стиль жизни и отправлялся спать в тот же час, что и в Париже, и только тогда, когда он не проводил день за работой со своими министрами, он катался на гондоле по лагуне или осматривал основные достопримечательности и общественные здания Венеции; и в компании с императором я, таким образом, увидел собор Святого Марка и старинный Дворец дожей.

Когда мы покидали Венецию, императора провожала до берега такая же многочисленная толпа, как и во время его прибытия в город. 30 декабря мы вновь перебрались через гору Сенис и вечером 1 января 1808 года прибыли в Тюильри.

Доходные статьи императорского цивильного листа, состоящие из двадцати пяти миллионов франков, ежегодно выплачиваемых общественным казначейством, и доходов от императорских владений, составляли тридцать или тридцать один миллион франков. Наиболее крупные расходы были связаны с содержанием императорских зданий и покупкой для них мебели, а также с деятельностью департаментов главного конюшего, гофмаршала, главного камергера и воинского обслуживания императорского двора. Содержание зданий поглощало три миллиона франков в год, а мебель стоила один миллион восемьсот тысяч франков. В обычный год департамент главного конюшего расходовал четыре миллиона франков, гофмаршала — три миллиона и главного камергера примерно столько же.

Воинское обслуживание императорского двора стоило восемьсот тысяч франков. Бюджет департамента главного камергера включал в себя жалованье свиты императрицы, камергеров, расходы на содержание служебных помещений, библиотек, географических карт, привратников, швейцаров, жалованье слугам и достигал почти ста двадцати тысяч франков; церковная музыка, музыка в апартаментах и театральные представления стоили чуть больше девяноста тысяч франков.

Одежда императора обходилась в двадцать тысяч франков, а расходы на гардероб императрицы и ее личный кошелек достигали шестисот тысяч франков. Ежегодные сбережения от доходных статей императорского цивильного листа составляли тринадцать-четырнадцать миллионов франков. Таким образом, благодаря порядку и умелому управлению всеми делами, которых удалось добиться в его доме, император смог содержать свой двор, не менее великолепный, чем любой другой монарший двор, и накопить состояние в размере более ста миллионов франков, часть которого в золотых и серебряных монетах хранилась в подвалах Тюильри в сейфах, запертых тремя ключами. (Что случилось с этим сокровищем, см. дальше.)

Строгое и дотошное внимание, которое Наполеон уделял вопросу расходования денежных средств, послужило причиной для обвинения его в алчности.

Я понял, что мне необходим помощник, и сказал об этом императору. Именно тогда у него возникла идея учредить два поста секретаря кабинета и, соответственно, назначить на один из этих постов генерала Кларка. Наполеон сообщил мне, что, не желая нарушать стройность единства работы его личного кабинета, он решил возложить на генерала пост секретаря кабинета со специфическим родом занятий, а именно: поручить ему переписку с военным министерством и военно-морским министерством, и это будет заметным сокращением моей ежедневной работы. В соответствии с этим решением генерал Кларк обосновался в личном кабинете. Но необходимость посылать за ним каждый раз, когда надо было писать его министрам, часто заставляла императора отказываться от его услуг; одним словом, пост генерала Кларка выродился в синекуру. Второй пост секретаря кабинета был также вакантным, когда проходила военная кампания 1805 года. Генерал Кларк, который сопровождал императора в этой кампании вместе со мной, был назначен губернатором Вены.

Прошел еще один год без каких-либо изменений в системе работы кабинета. Я повторил свою просьбу. Более всего я нуждался в том, чтобы меня освободили от необходимости сортировать письма, на которые уже были даны ответы. Мои многочисленные обязанности не давали мне возможности содержать все эти бумаги в достаточно сносном порядке, чтобы по первому требованию можно было найти любой проект письма или депеши, который император мог захотеть увидеть. Наполеон продолжительное время уклонялся от того, чтобы удовлетворить мою просьбу.

Видя, что император каждый день откладывает выполнение своего обещания, я почувствовал себя обескураженным и заболел, скорее от треволнений, чем оттого, что переработал. Прослышав об этой новости, император проявил озабоченность и направил ко мне доктора Корвисара, которому поручил передать мне добрые пожелания. В ожидании моего выздоровления он вызвал к себе личного секретаря Жозефины. Г-н Дешан был способен на более серьезную работу и, хотя он перешел границу среднего возраста, всегда был полон жизни и бодрого настроения. С самого начала Наполеон потерял надежду на то, что сможет приучить его к своему стилю работы и особенно писать под его диктовку. По очереди он пробовал использовать в этой роли генерала Дюрока, дежурного адъютанта и государственного секретаря. Я слышал, что, когда человек, которому император диктовал, не успевал записывать достаточно быстро, император обычно восклицал: «Я не могу повторять. Вы заставляете меня терять нить мыслей. Где Меневаль?» Показывая на беспорядок на письменном столе, он, бывало, кричал: «Если бы у меня здесь был Меневаль, я бы быстро разобрался со всем этим». Он также обычно повторял, что откладывает всю важную работу до моего выздоровления.