Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

О, эти Бурбоны! Совершенно верно говорят французы: они ничему не научились, они ничего не забыли. Они лежат на спящем льве. Я вижу Францию, охваченную огнём. Я вижу текущие реки крови. Вы будете созерцать всеобщее побоище Бурбонов, старой знати, священников, а многие невиновные англичане, они же друзья свободы, заплатят своею жизнью, чтобы искупить порочную политику лорда Каслри. Воображение всегда больше реальности, и громадная свобода, которую конкордат предоставляет королю и священникам для возрождения всех старых суеверий и нетерпимости средневековой церкви, воспламенит Францию и вызовет новую революцию «красных шапок» с призывом «Смерть попам!»

25 августа. Наполеон в прекрасном настроении. Увидел его в гостиной, одетого в серый двубортный китель. Он высказал очень остроумные замечания по адресу губернаторов Бенгала, островов Зеленого Мыса и т. д.

Беседовал с ним об Испании. Я спросил его, правда ли то, что королева сказала в его присутствии Фердинанду, что тот был её сыном, а не сыном короля, и таким образом открыто призналась в своём позорном поведении? Наполеон заверил меня, что она никогда не позволяла себе подобных высказываний в его присутствии. Она сказала Фердинанду, что он не достоин быть сыном короля. Я сказал, что, как утверждалось, Наполеон предлагал выдать замуж за Фердинанда одну из своих родственниц и сделать его королём Неаполя; другую свою родственницу выдать замуж за дон Карлоса и предоставить ему суверенитет.

Наполеон ответил: «Все эти утверждения лживы. Сам Фердинанд неоднократно просил меня, чтобы я выдал ему замуж одну из моих родственниц, но я никогда не просил его об этом». Я рассказал ему, что в одной распространённой публикации прямо утверждалось, что он предложил Фердинанду выбор между отречением от престола и смертью; что, как следствие этого, и в результате угроз короля Карла в его адрес и в адрес его сторонников Фердинанд отрёкся от престола. «Это также ложь, — ответил Наполеон, — никто ни к каким угрозам или к принуждению не прибегал. Если бы с Фердинандом действительно обращались так же, как здесь со мной, или бы подвергали пыткам, или бы лишали пищи, то можно было сказать, что его силой принудили отречься от престола. Если бы не бесконечные ссоры и перебранки между ними, то я никогда не стал бы думать о лишении их престола».

Я сказал, что в некоторых враждебных ему публикациях утверждалось, что за всем этим делом с отречением престола стоял лично он с тем, чтобы потом использовать это обстоятельство в своих интересах. «Человек, подобный мне, — ответил император, — всегда или бог или дьявол. Упомянутое вами утверждение враждебных мне публикаций так же верно, как и то, что я специально выманил Пишегрю и Жоржа для того, чтобы разделаться с Моро. Когда я увидел, как эти глупцы ссорятся между собой и пытаются друг друга столкнуть с трона, то я подумал, что я могу воспользоваться этим и изгнать эту недружелюбную семью; но я не был организатором их споров. Если бы я самого начала знал, что всё это дело принесёт мне столько забот и что оно будет даже стоить жизни двухсот человек, я бы никогда не стал браться за него; но, однажды сев на корабль, необходимо отправиться в плавание».

Наполеон заговорил о сражении при Эйлау, заявив, что его исход допускает, что каждая сторона может сказать многое. Он оставался все время на поле битвы, но к ночи уехал, и этот факт дал повод считать, что он потерпел поражение. Наполеон заявил, что в сражениях при Лютцене [39]и при Баутцене он одержал безоговорочную победу. «Когда мне было только семнадцать лет, — стал рассказывать Наполеон, — я написал краткую историю Корсики. Я передал свою работу аббату Рейналю, который похвалил моё сочинение и пожелал, чтобы я опубликовал его. При этом он добавил, что эта работа делает честь её автору и окажет большую услугу делу, которое волновало тогда всю Корсику.

Я, — продолжал Наполеон, — очень рад, что не сделал этого, поскольку то сочинение было написано в духе дня, в то время, когда существовало страстное стремление к республиканизму, и содержало убедительные доктрины, которые могли быть провозглашены в его поддержку. Оно было пропитано духом республиканизма, и каждая его строчка дышала свободой, на самом деле даже чересчур: уже после я потерял это сочинение.

В 1786 году, находясь в Лионе, я получил золотую медаль от местного колледжа за сочинение на тему: «Какие следует рекомендовать наиболее разумные настроения, чтобы сделать человечество счастливым». Много лет спустя, когда я уже стал императором, я упомянул об этом трактате Талейрану, который выслал в Лион курьера, чтобы отыскать трактат. Курьер легко нашёл его, зная название темы трактата, ибо имя его автора было неизвестно. Однажды после этого, когда мы были наедине, Талейран вытащил из своего кармана трактат и, намереваясь сделать мне приятное и тем самым подольститься, вручил мне его и спросил, знакома ли мне эта рукопись. Я немедленно узнал свой трактат и швырнул его в огонь камина, где он и сгорел, несмотря на отчаянные попытки Талейрана спасти его. Талейран был очень огорчен этим, так как он не оказался предусмотрительным и не сделал копии трактата до того, как показать его мне. Я же был очень доволен случившемся, так как стиль трактата был схож со стилем моего сочинения об истории Корсики, а сам трактат был переполнен республиканскими идеями, прославляя чувство свободы. Это чувство мне было подсказано горячностью пылкого воображения в тот момент, когда юность и боевой дух времени будоражили мой ум. Идеи, заложенные в трактате, были слишком пылкими для того, чтобы когда-либо осуществить их на практике».

Я спросил его мнение о Робеспьере. «Робеспьер, — ответил Наполеон, — вне всяких сомнений, худший персонаж революции. Он выступал против того, чтобы отдать под суд королеву. Он не был атеистом; совсем наоборот, он открыто признавал существование Бога. Он также не придерживался того мнения, что необходимо искоренить всех священников и всю знать, в отличие от своих сподвижников. Марат, например, утверждал, что для того, чтобы гарантировать существование свобод во Франции, необходимо, чтобы пали шестьсот тысяч голов. Робеспьер хотел объявить короля личностью, стоявшей вне закона, и не подвергать его процедуре, которая бы стала смехотворной пародией на суд. Робеспьер был фанатиком, чудовищем, но он был неподкупен и неспособен к тому, чтобы грабить и стать причиной смерти других людей из-за личной вражды или из-за желания обогатиться. Он был энтузиастом, но он искренне верил, что поступает всегда правильно, и он умер без гроша в кармане. О Робеспьере, в некотором отношении, можно сказать, что он был честным человеком. Многие преступления, совершённые Эбером, Шометтом, Колло д’Эрбуа и другими, приписывались ему.