Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Я ответил, что, во-первых, чистота необходима для предотвращения заболевания и, соответственно, всё, что имеет отношение к чистоте, является частью медицинской проблемы. Во-вторых, дежурный офицер отсутствовал в Лонгвуде, когда ко мне обратились с вышеупомянутой просьбой, но если бы даже он присутствовал, то деликатность вопроса помешала бы даме обратиться к нему с просьбой о некоторых необходимых предметах, с которой ей было бы уместно обратиться к её врачу. И, наконец, я не считаю преступлением желание купить у торговца домашнюю утварь и подобные вещи для госпожи Бертран или для себя лично. Его превосходительство, как обычно, впал в состояние безудержного гнева. Он заявил мне, что не позволит оскорблять его, занимающего должность губернатора, иначе он поступит со мной очень жестоко. Он спросил меня, как я посмел заказывать вещи, чтобы они высылались из королевского магазина, предварительно не проконсультировавшись с ним, и как я посмел заказывать эти вещи в долг в королевских магазинах. Я ответил, что я ничего не говорил о заказе этих вещей в долг в королевских магазинах. Я сослался при этом на моё письмо г-ну Дарлингу, которое губернатор получил в своё распоряжение и которое подтверждает мое заявление. Несмотря на это, губернатор продолжал свою брань и позволил себе несколько плоских ремарок относительно деликатности французских дам.

Тогда я попросил у губернатора его письменное распоряжение, чтобы исключить в будущем возможность совершения ошибки. Губернатор отказался дать мне такое распоряжение. Я затем спросил его: а если дамы попросят меня купить для них какие-нибудь вещи в магазинах, то что тогда я должен буду им ответить? После некоторого раздумья губернатор заявил: если они попросят меня, чтобы я сам что-то купил для них, то я могу сделать это, но если они попросят меня, чтобы я обратился к кому-нибудь, чтобы тот человек что-то купил для них, то я не выполню их просьбу!

Большую часть времени, пока мы с ним разговаривали, он пребывал в весьма раздражённом состоянии, и мне приходилось с большим трудом подавлять в себе желание не улыбнуться, выслушивая, каким чрезвычайно серьёзным тоном он говорил о вышеупомянутой важнейшей проблеме.

Никаких изменений в состоянии здоровья Наполеона не произошло. Беседовал с ним по поводу той клеветы, которая была опубликована в его адрес. «Ни одно из клеветнических заявлений и выпадов в мой адрес, — заявил он, — которыми ваши министры буквально наводнили всю Европу, не доживёт до наших потомков. Во время правления Людовика Четырнадцатого и даже при Генрихе Четвёртом пресса изобиловала клеветой, но ни одна из них в настоящее время не сохранилась. Потуги негодяев, нанятых вашими министрами [58], пляшущими над руинами вашей собственной страны, также не оставят никакого следа в будущем. Когда меня просили написать ответы им, то я отвечал: «Одна победа, один памятник — это и есть наиболее правдивый ответ». Кроме того, поговаривали, будто я оплачивал ответы на клеветнические заявления, что было бы позорно. Грядущее поколение будет судить нас, опираясь на факты: клевета израсходовала весь свой яд на моей персоне. Каждый новый день приносит мне победу над клеветой. Когда пройдут первые проявления озлобления, я не оставлю для своих врагов ничего, кроме глупости и злобы. Когда не останется и следа от всех тех клеветнических утверждений, то в будущие времена войдут осуществлённые мною великие сооружения и памятники, а также составленный мною свод законов, и будущие историки отомстят за то зло, которое причинили мне мои современники».

Я спросил его: верит ли он в глубине своей души, что Александр Первый был причастен к смерти Павла? «Нет сомнения в том, что попытка убийства, — ответил он, — была совершена с его согласия. Императрица, — добавил он, — потом никогда не могла вынести даже вида любого из тех убийц и никогда не принимала их; но в настоящее время один из них является адъютантом императора Александра.

После казни герцога Энгиенского, — рассказал Наполеон, — Александр заказал службу в церкви, чтобы почтить его смерть. Мне это не понравилось, поскольку его поведение в связи со смертью собственного отца он использовал всеми возможными средствами.

Лорд NN, — продолжал он, — также был причастен к этому. Он был самым близким другом Палена, главного организатора покушения и его исполнителя. Всё это было хорошо известно в Петербурге».

Наполеон упомянул о том, что Талейран, вне всяких сомнений, был первым, кто предложил военную экспедицию против Испании, частично потому, что ненавидел семью Бурбонов, и частично потому, что хотел ещё более обогатиться.

Оценивая политический курс, проводимый нашими министрами, Наполеон заявил: «Для Англии было бы лучше, если бы она оставила меня на французском троне, так как Россия, Австрия и Пруссия, из-за ревности ко мне, предоставила бы большие торговые преимущества Англии. Теперь же ничто не мешает им принимать меры для содействия своим собственным торговым интересам и, тем самым, ущемлять торговые интересы Англии. Кроме того, обладая большим влиянием на французскую нацию и пользуясь любовью французов, я бы мог заключить с вами выгодный торговый договор, который Бурбоны, ненавидимые в стране, не посмели бы вам предложить. И, по правде говоря, не было бы оснований бояться Франции под моей монаршей властью. Пока она не воссоздаст армию в составе пятиста тысяч человек, Франции не следует опасаться. Помимо этого, именно от союзных держав всегда зависит проблема заключения мира. Франция устала от войны и её пугает идея новых завоеваний.

Я добивался успеха в сражениях с союзными армиями потому, что я всегда атаковал их каждую в отдельности. Я расправлялся с одной державой до того, как армии других держав могли подойти к ней на помощь. Возможно, истекут сотни лет, прежде чем обстоятельства сложатся таким образом, чтобы так много власти сконцентрировалось в одном человеке, наподобие того, как это случилось со мной. Я повторяю, что нет никаких причин опасаться меня, ибо если бы я попытался вновь покорять другие страны, то те убеждения, в силу которых я вернулся с Эльбы, на сей раз оказались бы причиной моего окончательного падения».

Наполеон заметил, что Массена сам виноват в том, что проиграл кампанию в Португалии. Поражение Массены Наполеон объяснил плохим состоянием его здоровья, которое не позволяло ему ездить верхом и самому инспектировать войска и следить за ходом сражения.

«Генерал, который наблюдает за ходом сражения глазами других, — добавил Наполеон, — никогда не сможет командовать армией должным образом. Массена был тогда настолько болен, что был вынужден полагаться на доклады подчинённых и, соответственно, провалил несколько своих операций. Например, в сражении при Бусако он пытался штурмом в лоб захватить позиции противника, которые оказались неприступными; в то же время если бы он с самого начала пошёл в обход этих позиций, то тогда ему бы сопутствовал успех. Но этого не произошло, потому что он был не в состоянии лично провести рекогносцировку». Наполеон добавил, что «если бы Массена был тем, кем он был раньше, то он бы следовал вплотную за Веллингтоном и тогда смог бы атаковать его [59], сумев выйти к Лиссабону до того, как Веллингтон успел надёжно укрепить свои позиции».