Федор Толстой - Записки графа Федора Петровича Толстого

Географические названия и имена собственные (за исключением явных искажений и описок) даются в транскрипции автора (Ельсинфор и Эльсинфор, Свеаборг и Свиабург, Стокгольм и Штокгольм и проч.). Сокращенные написания имени-отчества (Фед. Ан., П. Ал., Николай Михайл. и проч.), титулов, званий (имп., гр., кн., ген-лейтенант и проч.), названий учреждений (Ак. худ., Акад. худ. и т. д.) и другие приводятся нами полностью.

Слова и фразы на иностранных языках воспроизводятся на языке оригинала, перевод дается в примечаниях.

Хронологические рамки примечаний, как правило, соотносятся с событиями, описываемыми мемуаристом.

Текст рукописи не был разделен автором на главы. Были ли последние в беловом варианте, нам не известно. В журнальном издании «Записок» 1873 г. текст поделен на главы без названий, а уже Пассек и Юнге, приводя обширные выдержки из рукописи или передавая ее содержание своими словами, дали главам собственные заголовки. Мы сочли возможным разбить текст на главы, используя иногда в их названиях цитаты из публикуемых «Записок».

Подготовка текста и его комментирование осуществлены А. Е. Чекуновой (с начала до окончания Толстым в 1802 г. Морского кадетского корпуса) и Е. Г. Гороховой (с 1802 г. до конца).

Публикаторы выражают благодарность сотрудникам Отдела письменных источников Государственного Исторического музея и его заведующему А. Д. Яновскому за внимание и содействие в работе, а также В. М. Безотосному, И. С. Калантырской, А. И. Комиссаренко, А. С. Мельниковой, Г. М. Никитиной, А. И. Рейтблату, С. Ю. Самонину, А. И. Серкову, И. Л. Фоминой и А. С. Шкурко за помощь и советы при подготовке «Записок».

А. Е. Чекунова, Е. Г. Горохова

Ты требуешь непременно, чтобы я описал тебе, любезный друг [108], мою жизнь с самого младенчества. Вот она по запискам и заметкам, в то же время писанным, начатым с ранней молодости и продолжавшимся во всю мою жизнь, сколько их уцелело и дополнено памятью.

Я родился в царствование императрицы Екатерины II-й [109]в доме Кригс-комиссариата [110]у Поцелуева моста в 1783 году февраля 10 числа, крещен 17 числа того же месяца, и при крещении пожалован был сержантом лейб-гвардии Преображенского полка и тут же получил от полка отпуск на год: эти отпуска получались родителями каждый год до [моего] исключения из полка [111]. Родитель мой, бригадир [112]граф Петр Андреевич Толстой [113], управлял в то время Кригс-комиссариатом, потому и жил в здании сего начальства.

Батюшка по тогдашнему [был] очень хорошо образован, которому был сам себе обязан, женился очень молодым человеком в Казани, где служил по комиссариату в чине примьер-майора [114]на 14-летней девушке Barbot de Morni, племяннице адмирала Крузе, очень хорошо образованной, очень умной и редкой доброты сердца [115]. У них детей всего было 13-ть, но я застал старших меня: Веру, которая была очень хороша, второй по ней был Александр, а за ним два погодка — Владимир и Константин. После него через четыре года родился я, а через два года родилась сестра Надежда, а через год брат Петр. Последняя сестра у меня была Лизавета [116]. Не помню, каких я был тогда лет, но помнил ее рождение, бывшее в том же доме, где родился и я. Но она скоро умерла, и помню, что тогда я довольно долго об ней сожалел и, раз проснувшись по обыкновению рано по утру, когда кучер приходил в нашей детской топить печку, я видел совершенно ясно ее возле моего изголовья, сидящею на стуле в том платьеце и черной шелковой обтянутой по головке шапочке, как она лежала больной. Я смотрел на нее и вместе с тем видел кучера, как он в конце комнаты зажигал дрова в печи. С большим удивлением, но без всякого страха, хотя очень боялся домовых и привидений, об которых наслышался от горничных девушек, особливо при раздевании, ложась в свою кроватку. Сняв с себя курточку, жилетку и башмачки, я кидался в постель и поспешно закутывался с головою в одеяло и под ним, закрывая глаза, я снимал чулки и панталончики, которые [клал] как можно ближе к себе под подушку. Не знаю, какую магическую силу полагал я в моих штанишках, что, проснувшись по обыкновению, когда все еще в доме спали, окроме кучера Мирона, топившего печи, я, закрытый с головою одеялом с зажмуренными глазами как раздевался, поспешно надевал чулки и, надев и застегнув шароварчики, я, бодро открыв глаза, сбрасывал с себя одеяло, вскакивал с постели и не боялся уже ничего. Не понимаю, отчего на меня надетые шароварчики имели такое магическое влияние. Если приписать это страху быть высечену, оставив постель без защиты шароварчиками части тела, определенного судьбою на страдания за шалости хозяина, — не может быть, потому что у наших родителей никогда не употреблялось никакое телесное наказание.

Место, которое занимал наш родитель, было такое, в котором предшественники его не только наживали себе хорошее состояние, но и богатство, а он был беден и всю долгую службу существовал одним своим жалованием и оставил службу совершенно без всего. Честь моему отцу была дороже всего. От начальника комиссариата зависело тогда снабжение всех полков армии государства — пехоты, конницы и всех казаков и артиллерии, конной и пешей гвардии, всех гарнизонов городских и крепостных — всеми материалами, необходимыми для полной обмундировки солдат; отпуск денег на жалование офицеров и солдат; отпуск сумм на содержание всех военных ошпиталей [117]. Пост, на котором можно было порядочно нажиться. Но честь не допускала нашего отца поступать таким образом, за что большая часть начальствующих выгодными местами жестоко его укоряла. В шведскую войну на суше и на море, не помню, в котором году начавшуюся [118], батюшка для удобнейшего и скорейшего действия комиссариата был переведен в Выборг и был помещен там в шлоссе [119]старинной шведской крепости. И сверх того батюшка был сделан главным начальником всех военных лазаретов — место, на котором другой в эти три года, в которые продолжалась война, составил бы себе большое состояние, а присоединив к этому, окроме обыкновенных операций комиссариата, действия его по случаю войны, какие огромные суммы должны были переходить через батюшкины руки. Передвижение войск, поправки и устройства крепостей и других укреплений, снабжение их всем нужным не могло обходиться без комиссариата, от которого получали деньги. Ко всем этим превосходным средствам для наживы себе великолепного состояния надобно было, чтобы случился еще в одну ночь и пожар в шлосе, в самой той его части, где помещалась казначейская часть комиссариата. Батюшке было очень скоро [дано] об этом знать, так что он, взяв с собою своего камердинера, самого верного и весьма расторопного человека, приехал первым к месту пожара, бросился в казначейскую, возле которой горело, и спас с камердинером все до копейки наличные деньги и все важные документы, которые сохранил у себя в доме до утра, в которое представил деньги и документы главнокомандующему Мусину-Пушкину [120], который был тогда тоже в Выборге. Приняв деньги, которые были все сполна, он, будучи приятельски знаком с батюшкою, сказал ему: «Ну, что бы тебе стоило из этих денег отложить мильенчик-другой себе, которые бы пошли за сгоревшие, а награду получил бы ты все ту же, что получишь теперь». Батюшка получил за это Владимира на шею [121]. Все тогда удивлялись такой бедной награде.