Федор Толстой - Записки графа Федора Петровича Толстого

Великий князь Павел Петрович [122], бывший в Финляндии при армии, требовал от батюшки из комиссариата двадцать или пятнадцать тысяч, но батюшка ему отказал в этом, так как ему было дано особое письменное приказание от императрицы, чтобы он ни под каким видом не давал Павлу Петровичу комиссариатских денег, за исполнения чего он дорого поплатился при вступлении на престол императора Павла I.

Из жизни нашей в Выборге очень мало что осталось у меня в памяти. Помню, что мы жили против вице-губернатора, которого по утрам видали почти всякий день подходящего к окну в белом пикейном халате с пришпиленным к груди Владимирским крестом в петлице, над чем все очень смеялись. Дом, в котором мы жили, должно быть был на горе, потому что мы всякий день проезжали по улице, идущей по довольно крутой и довольно возвышенной горе, когда отвозили старшего брата в единственный пансион, там существовавший. Других старших братьев Владимира и Константина в Выборге [не было]. Они уже были помещены в Шляхетний кадетский корпус [123]. Нас возили также часто к бабушке с матушкиной стороны, которая жила в Выборге со вторым сыном, еще очень молодым, но уже бывшим на службе в Выборге, — кажется, по юридической части, потому что впоследствии он был определен при Комиссии свода законов [124]. Я помню, что у бабушки в передней комнате небольшого ее домика висели часы, в которых каждый час вверху открывалось маленькое окошко и выскакивающая оттуда маленькая кукушка прокуковывала наступающий час, что меня чрезвычайно интересовало и забавляло. И я очень любил ездить к бабушке, разумеется более [из любви] к кукушке и разным сластям, которыми бабушка нас всегда кормила, нежели к ней самой. У матушки был еще старший ее брат, горный инженер, весьма хорошо знающий инженерную часть. Он был определен императрицею с чином полковника начальником всех рудокопных устройств в Сибири и служил там с большою похвалою до смерти более 30 лет, не выезжая из Нерчинска, и был чрезвычайно любим подчиненными и всеми ссыльными, работавшими в шахтах. Так что он ездил и по разным горным заводам и спускался в шахты один без всякого конвоя, несмотря на то, что все работники в горных заводах состояли из преступников, приговоренных к каторжной работе и по большей части сеченных кнутом и клейменых за смертоубийство, разбои и другие криминальные преступления; чего до него и после никто не осмеливался делать. Все сказанное теперь об нашем дяде, Егоре Егоровиче, я узнал гораздо позднее, еще до моего определения в Морской корпус [125]от горных офицеров, привозивших из Сибири в Петербург транспорты с золотом и серебром и посещавших всегда нас во время проживания в Петербурге.

У меня осталось также в памяти, что батюшка с матушкой и старшей сестрою ходили на вал смотреть на флотское сражение между русскими и шведами [126]. И это все, что я мог о Выборге запомнить.

Еще у меня очень сильно запечатлелись разноцветные блестки, рассыпанные по снегу яркими лучами солнца по обе стороны дороги, когда мы возвращались в Петербург, что было в весьма ясный зимний день, и я ими всю дорогу восхищался. Смутно помню, что дорогою говорили о горе и опасном спуске с какой-то высокой горы к деревянному маленькому мосту на Сестре реке.

Как возвратились мы в Петербург в нашу квартиру в комиссариат — совсем не помню. А по приезде помню, что нас возили раз смотреть народное празднество, обыкновенно даваемое императрицею [127]простому народу при необыкновенно радостных событиях, как, например, при замирениях, рождениях и бракосочетаниях великих князей и княжен. Это торжество состояло из рвания жареных быков и устраивалось на большой Дворцовой площади, между им и двумя огромными совершенно одинакими домами, идущие противу дворца полукругом, с большими мраморными балконами и с бронзовыми вызолоченными балюстрадами [128]. Один из них, что в правой стороне от дворца, из которого мы смотрели на это увеселение народа, был дом графа Брюса, а другой — князя Репнина или графа Румянцева. Это увеселение для народа, как я сказал выше, устраивалось всегда на Дворцовой площади. Оно состояло в том, что на средине Дворцовой площади отделялось огромное четырехугольное пространство для арены народного увеселения, оставляя только между дворцом и домами, образующими Дворцовую площадь, и ареною широкие промежутки для помещения народа до открытия празднества. Эта арена ограждалась веревочною преградою, которую в день самого торжества до открытия его держали в руках буточники [129], довольно часто расставленные один возле другого. По линии, разделяющей арену на две равные части параллельно фасаду дворца, ставили два огромных пиедестала сажени [130]полторы вышиною тоже параллельно фасаду дворца в равном расстоянии от поперечных сторон арены и между собою; от верхней площадки этих пиедесталей все четыре стороны не спускались вниз перпендикулярно к мостовой площади, как обыкновенно, а крупными уступами расширялись к земле, на подобие лестниц, на которых размещены были с низу до верхней площадки всякого роду готовые съестные припасы: огромными частями жареная говядина, целыми четвертями жареная телятина, жареная баранина, свинина, поросята, копченые окорока, большие колбасы, гуси, утки, тетерева, куры, зайцы и другая крупная дичь. Также калачи, сайки, валеницы [131], пироги и другие всякого роду печения и всего в таком количестве, что почти не видать уступов, на которых они были разложены. На площадках этих пьедесталов ставили на ногах по одному цельному жареному быку, головами друг против друга, у одного рога позолоченные, а у другого — посеребренные.

Между ими по перечной средней линии арены, в равном расстоянии между собой и от больших сторон арены были устроены из дерева с резьбою и позолотою два круглых [бассейна] сажени в полторы в диаметре и в вышину от мостовой не менее полуаршина [132]. В центре этих бассейнов возвышались украшенные тоже резьбою и позолотою фонтаны в сажень, коли не более, в вышину, из которых вместо воды довольно густою массою вверх четверти [133]на три из одного выбивало красное, из другого — белое вино во все продолжение празднества.

Когда мы, приехав, вошли на балкон (день был ясный и тихий), все пространство от самого дворца и всех домов, образующих Дворцовую площадь (и от Адмиралтейской площади), было покрыто совершенно одною сплошною пестрою массою народу вплоть до веревочной преграды, которую держали бутошники и которою определялось и охранялось от народа по самой средине Дворцовой площади пространство, образующее большую четырехугольную арену, на которой устроены были увеселения для народа. Но ни пиедесталей с готовыми съестными припасами, ни жареных цельных быков мы не видали, потому что они сверху до земли были покрыты шелковою красною камкою [134]и представляли собою два огромных шатра, а между ими видны были два бассейна с фонтанами, но из которых не выбрасывались ни вино, ни вода. Совершенно плотно стоявшую к веревочной ограде массу народа нельзя было принять за стоящих людей, а точно какой-нибудь разостланный бестолкового узору пестрый ковер, по которому видно местами у самой веревки различной величины и формы пятна — красные, синие, голубые и белые. Эти пятна образовывались народом, пришедшим на царский праздник особыми партиями в несколько человек, чтобы общими силами удобнее было достать ту или другую голову быка, то есть с золотыми или серебряными рогами, которую какой партии удастся. Иные партии доходили чуть ли не до двадцати человек, и каждая партия имела особого цвету рубаху, то есть красные, голубые, белые и синие. Эти партии составляются обыкновенно из мясников разных боен, которым гораздо сподручнее добывать головы жареных быков, нежели другим по ловкости, расторопности и силе этих людей, смолоду привыкших к работе, требующей всех этих способностей; к тому же, как жареные быки обыкновенно приготовлялись и ставились мясниками, то им и хорошо было известно, как удобнее можно отделять головы быков от их туловищ, которые прикреплялись к ним винтами. Итак, поэтому всегда только между одними мясниками и бывает состязание на добычу той или другой головы, то есть с позолоченными и посеребренными рогами. За голову жареного быка с позолоченными рогами полиция платит доставшему ее 50 рублей, а с посеребренными — 25. В то время это была довольно значительная сумма.