Стефан Кеневич - Иоахим Лелевель

Само по себе требование наделения землей еще не говорило обо всем. Существовали разные способы наделения крестьян, и последствия такой реформы также могли быть разные. Можно было дать крестьянам землю законодательным актом, а можно было путем договоренности между крестьянами и шляхтой. В этом случае крестьяне были бы отягощены платой в пользу господ или в пользу государства; в этом случае от ликвидации феодальных учреждений выгадали бы главным образом крупные землевладельцы. Тот способ наделения землей, который, по существу, означал выкуп земли крестьянами, был принят в последующие десятилетия массой землевладельческой шляхты и реализован правительствами держав, разделивших Польшу.

Но был другой, революционный способ наделения крестьян землей: если бы его провозгласило повстанческое правительство, призывая крестьян к оружию, ликвидируя барщину и чинши, принуждая к реформе сопротивляющихся ей землевладельцев. В этих условиях крестьянин получил бы землю без выкупа и, следовательно, мог бы стать в новых, капиталистических условиях полностью независимым от помещика. В пользу такого способа наделения высказалось Демократическое общество в так называемом «Большом манифесте» 1836 года. Эту программу провозгласило десять лет спустя Национальное правительство в Краковском восстании.

В момент, когда Лелевель публиковал свои «Мысли», в 1833 году, два названных выше варианта решения крестьянского вопроса не были еще так четко сформулированы в общественном представлении. Сам Кубракевич, казалось бы весьма радикальный, не отвергал в «Замечаниях» возможности вознаграждения помещиков государством за потерянные доходы от барщины. Также и Лелевель в вопросе о способе осуществления наделения крестьян землей не занял крайней точки зрения: он скорее был за спокойную, полюбовную реформу, чем за революционные способы. А вот его аргументы: «Насилие не всегда достигает цели. Осуществить операцию насильно, отобрать у господ и олигархов в пользу крестьян, какой будет результат? Что за смятение? Что за стихии? Что за противоречия будут приведены в движение? Шляхта, магнаты, крестьяне, немцы, поляки, русины, евреи, схизматики, ляхи, деспоты из соседних государств, национальный вопрос! Землевладельцы перед лицом угрозы будут более рьяно оборонять свое, чем родину и свободу, а за собою будут иметь половину народа. Деспотизм протянет покровительственную лапу обеим сторонам. Прощай тогда национальное дело, свобода и даже собственность!»

Таким образом, Лелевель был против насильственного переворота, опасаясь, как бы он не повредил самому восстанию. А вот что он предлагал взамен: «Добровольное соглашение, вытекающее из убеждения, может стать базой, на которой будет возведено прочное новое здание… Крестьянам в национальных имениях либо просто даровать то, чем они владеют, либо облегчить приобретение через Кредитное общество, а фольварки в национальных имениях полностью разделить между солдатами; крестьяне в наследственных помещичьих имениях: заставить господ пойти на соглашение с ними, склонить к дарованию, продаже…» Это была позиция бесспорно нерадикальная, но и отнюдь не прошляхетская. Обратим внимание на то, что автор пишет о том, чтобы «заставить господ», в ином месте он выражается так: «побудим массу, чтобы она требовала, надеялась и действовала, и дело придет к возрождению». Давление крестьянства на помещиков вынудило бы шляхту пойти на уступки, признанные неизбежными.

Сравнивая политические программы по крестьянскому вопросу, следует всегда учитывать обстоятельства и время их возникновения. «Мысли по поводу брошюры М. Кубракевича» относятся к самому началу формирования этих программ в эмиграции. Десять лет спустя подобная программа, быть может, расценивалась как консервативная. В 1833 году она имела прогрессивное звучание, хотя и отставала от лозунгов Демократического общества. В развитии взглядов самого Лелевеля она составляла большой шаг вперед.

В первые месяцы пребывания во Франции, стоя во главе Национального комитета, Лелевель решительно уклонялся от декларации по крестьянскому вопросу. Он ставил тогда целью объединение эмиграции и не хотел нарушать его программными проблемами. Теперь он переменил точку зрения: он убедился в том, что нельзя подвигнуть ни на шаг вперед дело освобождения Польши, пока не будет определена ясно программа ее будущей социальной реорганизации. Лелевель выдвигал такую программу; его статья была призвана стать исходным пунктом новой, широкой политической кампании.

Статья заканчивалась загадочной формулой: «Осуществить все это может лишь молодежь — «Молодая Польша». В момент, когда автор писал эти слова, организация под таким названием еще не существовала. Зато была известна итальянская организация под подобным названием — «Молодая Италия». Ее основатель Джузеппе Мадзини, патриот и конспиратор, находящийся в Швейцарии, готовил новое революционное движение, имеющее целью освобождение и объединение Италии. Как раз незадолго перед тем он обратился к Лелевелю с выражением глубокого уважения и предложением польско-итальянского союза для борьбы против деспотизма. Трудно утверждать, что Лелевель уже тогда завязал близкие политические связи с Мадзини; одно представляется несомненным, что брошенный им лозунг «Молодой Польши» основывался на примере Италии.

И вот, как бы независимо от инициативы Лелевеля, это наименование появляется на швейцарской земле, в непосредственной сфере влияния Мадзини. Как нам известно, весной 1833 года в Швейцарии нашли убежище несколько сот польских карбонариев. Путь возвращения во Францию им был отрезан; в самой Швейцарии их пребывание находилось под угрозой; не удивительно, что многие из них решили принять участие в подготавливаемом Мадзини революционном походе. В ноябре 1833 года одна из польских «гмин», или конспиративных ячеек, действующая в швейцарском городке Бьенн, приняла это имя — «Молодая Польша».

Нет никаких данных, что первоначально эта организация была каким-либо образом связана с Лелевелем. Тем не менее связи между Брюсселем и Бьенном были установлены очень быстро. Это было заслугой Шимона Конарского, недавнего эмиссара и участника экспедиции Заливского. Несколькими месяцами ранее ему почти чудом удалось спастись от гибели; возвращаясь в эмиграцию, он прибыл в Брюссель. В обносках, в дырявых сапогах, голодный, печальный и подавленный, он искал лишь возможности передохнуть, найти какой-нибудь заработок, пристанище. В таком настроении он посетил Лелевеля и вот что записал сразу же в своем дневнике: «Вчера вечером я был у Лелевеля, и искра надежды на реализацию стремлений, на то, что можно приложить свои силы к делу, которого я жажду душой и телом, уничтожила проекты поисков отдыха… и электрическим пламенем охватила все мое существо». Так на двадцать лет более старый Лелевель смог вдохнуть веру и надежду в молодого эмигранта, который вскоре вновь отправился в эмиссарское путешествие, на этот раз на мученическую смерть.