Пегги Гуггенхайм - На пике века. Исповедь одержимой искусством

У нас гостили самые разные люди, в том числе Мильтон с Пегги, Мэри и Уиллард Леб, приехавшие из Нью-Йорка с двумя дочерями. Уиллард был одним из моих любимых кузенов. Он обожал музыку и имел десять тысяч пластинок для фонографа. Он играл в теннис, как чемпион. Мэри была лучшей подругой Бениты, и я впервые увиделась с ней после ее смерти. Гибель Джона затмила боль от утраты Бениты, но я все равно была рада поговорить о ней с Мэри. Я продолжила скрывать ото всех свои отношения с Гарманом, по крайней мере я так думала. Через пять недель закончился срок аренды дома, и детям предстояло отправиться в Кицбюэль к Лоуренсу. Мы с Гарманом отвезли их на автомобиле в Довер и там посадили на корабль. Синдбаду было одиннадцать, а Пегин девять. Они чудесно смотрелись вместе. На Синдбаде были тирольские брючки с кинжалом на поясе.

После их отъезда Гарман привез меня в свой дом в Саут-Хартинге. Его мать уехала на летние каникулы с одной из дочерей и позволила мне пожить у них. Гарман заканчивал свою книгу, и мне целый день было почти нечем заняться. Я лежала на кровати и допоздна читала «Бесов» Достоевского. Это единственный его роман, который я поняла, и то после того, как прочитала его дважды. В нем легко запутаться, и нет главного персонажа. Мне понравилась только одна сцена, где в одной комнате появляется на свет ребенок, а в соседней разгорается политическая драма.

Когда Гарман закончил редактировать книгу, мы отправились в Уэльс. Лорна с Уишем до этого побывали в Пембрукшире и так нахваливали его, что мы решили тоже туда съездить. Это единственное место на Британских островах, которое хоть чем-то напоминает континент. Дома там красили в яркие цвета, как в Италии. Пляжи, усыпанные валунами, простирались на мили, и нигде не встречалось ни души. Все побережье было каменистым и диким.

Мы ходили на долгие прогулки по полям и поросшими вереском пустошам и посещали господские поместья. В жизни валлийского дворянства царил уклад XVIII века — как и в Ирландии.

Мы жили на берегу реки в небольшом деревянном пансионе, которым владел полубезумный бывший капитан с женой, в прошлом служанкой герцогини Манчестер. Она предоставила нам спальню, гостиную и великолепное питание с пятью сменами блюд за трапезу и тремя блюдами на выбор в каждой смене, и все это за скромную сумму в пятнадцать шиллингов за человека в неделю. (Пятнадцать шиллингов тогда равнялись трем долларам семидесяти пяти центам.) Это было невероятно. Ее муж, капитан, построил дом по подобию корабля, и его окружал заброшенный флот, на котором этот капитан когда-то плавал вдоль берегов острова. В былые дни он был успешным судовым агентом. Теперь же от него было проку не больше, чем от его лодок. Он постоянно твердил, что починит их, но мы понимали, что этого не произойдет.

На другой стороне реки напротив нашего дома жила сумасшедшая семья. Кажется, у них было две дочери, которых они годами держали зашитыми в мешках под столом, пока не вмешались власти.

В Уэльсе я все еще сильно горевала из-за Джона.

На обратном пути Гарман отвез меня в Черную страну, где он родился и вырос. Он показал мне дом его семьи, проданный на тот момент, а я в ответ отвезла его в Уорикский замок, где жил один из моих дядьев с любовницей. По-моему, Гарман не верил мне до тех пор, пока гид, который водил нас по замку, не упомянул их имена.

Вернувшись в Саут-Хартинг, я попыталась арендовать дом неподалеку от миссис Гарман, чтобы Пегин смогла ходить в одну школу с Дебби, дочерью Гармана, и его племянницей Китти. Никто не сдавал дома в аренду, зато нашелся один елизаветинский коттедж на продажу, и Гарман убедил меня его купить. Примерно в то время я, не в силах справиться с утратой Джона, решила покончить жизнь самоубийством. По этой причине дом я купила на имя Гармана. Разумеется, я этого в итоге не сделала и просто поселилась в этом доме.

Мне потребовалось какое-то время на перевозку мебели из Парижа и обустройство. Пегин тем временем вернулась из Кацбюэля и стала жить у матери Гармана. У миссис Гарман было тринадцать внуков. Она жила только для них и своих детей, тем не менее она с готовностью приняла Пегин и была добра к нам обеим.

Коттедж «Тисовое дерево» стал моим новым домом. Он получил свое имя в честь пятисотлетнего тиса, росшего перед ним, возвышаясь над крышей. Благодаря открытым балкам и брусьям этот коттедж имел особый шарм. В его гостиной стоял такой огромный камин, что в нем могли усесться несколько человек. Окна там были маленькие, и в гостиной они выходили на луг с коровами, которые паслись всего в нескольких футах от стены. Дом был небольшой и вмещал две гостиные, четыре спальни, одну ванную, кухню и кладовую. Его окружали чудесные земли. К коттеджу прилегал участок площадью в акр, но казалось, будто вся округа принадлежит нам. Несмотря на близость меловых холмов, наш дом стоял в зеленой долине, и сквозь сад, целиком разбитый на склоне, тек ручей.

На самом деле я решила купить коттедж потому, что он располагался на автобусной линии между Хартингом и Питерсфилдом, куда Пегин хотела ездить в школу вместе с дочерью Гармана Дебби и его племянницей Китти. В ста ярдах от дома проходила узенькая дорога, которую я после стольких летних месяцев, проведенных на вересковых пустошах, настойчиво называла магистралью, коей она не являлась. Меня расстраивала такая близость внешнего мира, но позже я осознала, как нам повезло с автобусом и возможностью иметь доставку из магазинов.

Гарман немедленно нанял для меня садовника и занялся обустройством лужаек и цветочных клумб. Он сам отлично управлялся с садом и многое сделал своими руками. Про таких прирожденных садовников, как он, говорят, что у них есть «зеленый палец».

Мы с Пегин жили в этом коттедже одни со славной маленькой горничной-итальянкой, которая работала у нас еще на Уоберн-сквер. Гарман навещал меня, но не жил со мной, и каждый раз после его отъезда я впадала в уныние.

Рождество я планировала провести с Синдбадом, вновь в Кицбюэле. Я хотела, чтобы Гарман поехал со мной; он отказывался, но в последний момент все же передумал. Я ехала с Пегин, а для Гармана заняла отдельное спальное место в другом купе. Так вышло, что то купе мы делили с Айрой Моррисом, с которым мы еще не были лично знакомы, но несколькими годами ранее он принял участие в составлении «Календаря современных писем», обзорного журнала, вышедшего под редакцией Эджела Рикуорда и Гармана. Он путешествовал со своей красавицей-женой, шведкой Эдитой, и их сыном Айваном. Айра был племянником моей тети Ирэн, но я, хотя много слышала о нем, еще ни разу его не встречала. Его отца я знала довольно хорошо. Тот был эксцентричным мясопромышленником, а до этого работал в американском посольстве в Швеции. И Эдита, и Айра имели большие писательские амбиции.