Пегги Гуггенхайм - На пике века. Исповедь одержимой искусством

Погостив у Хейзел три недели, мы отправились на автомобиле в Гранд-Каньон, где я должна была встретиться с Эмили Коулман. Она к тому времени вышла замуж за местного ковбоя и жила на ранчо. Как раз тогда открылась выставка Макса в Сан-Франциско, где Жюльен Леви арендовал галерею, и я сказала Максу, что он может поехать туда, если хочет, а ко мне присоединиться позже, но он, судя по всему, так боялся меня потерять, что решил со мной не расставаться. Когда мы добрались до Гранд-Каньона, я оставила там Джимми с Максом, а мы с Пегин поехали в Холбрук за Эмили. Когда я поцеловала Макса на прощание, он спросил очень жалостно, как ребенок: «А когда ты вернешься?» Два дня он бродил в одиночестве, поскольку не умел разговаривать с Джимми, и нашел магазин с чудесными индейскими масками, тотемами и куклами-качина. Он хотел купить все. Он был совершенным ребенком; неожиданно разбогатев, он желал покупать все, что ему нравилось. Я старалась его сдерживать по мере своих сил, но в конце концов он всегда добивался своего.

Эмили с Максом сразу нашли общий язык. Она сказала мне, что моя неуверенность в себе рядом с Максом бросается в глаза, и меня это сильно расстроило. Я надеялась, что ничем не выдаю себя. Через несколько дней мы отвезли Эмили обратно в ее убогий дом на ранчо. Не представляю, как она жила в этой жуткой разрухе. Ее мужа я так и не увидела.

Оттуда мы поехали в Санта-Фе. Мы проехали Альбукерке и Гэллоп, где проходили красивые выставки искусства индейцев. Мы собирались посетить резервацию и посмотреть на танцы хопи; для Макса это была одна из главных причин поездки на запад. Но Джимми сказал нам, что мы пропустили поворот, только спустя много миль, и мы так разозлились, что не стали поворачивать обратно. Когда приходится в день проезжать сотни миль, увеличивать это расстояние совсем не хочется. Макс все время вел автомобиль, что выводило меня из себя. Я позволяла ему сесть за руль, а потом каждый раз скандалила. Мы провели несколько дней в Санта-Фе и в шутку подумывали остаться там жить, но несмотря на все великолепие природы, жизнь там была бы смертельно скучна.

Пока мы ехали по пустыням Техаса, у Пегин сильно заболело горло и поднялась температура. Нам пришлось на четыре дня задержаться в самом необыкновенном месте, где мне доводилось бывать. Уичита-Фоллс похож на оазис среди пустыни — оазис для жуков. Ночью они сползались в город на свет огней. Когда ты шел по улице, ты чувствовал, как у тебя под ногами хрустят четыре слоя насекомых. Они заползали по стенам домов и умудрялись проникать внутрь, несмотря на защитные сетки. В кинотеатре они забрались мне в декольте и волосы. Когда мы пришли домой, мы обнаружили Пегин и посыльного на карачках в поисках одной из этих тварей под кроватью. Пегин терпеть не могла жуков и сходила с ума. Днем они все исчезали. Не считая этого, Уичита-Фоллс был чрезвычайно скучным местом. Жара стояла невыносимая. На улицу невозможно было выйти до захода солнца, а после идти было уже некуда. В какую бы сторону ты ни поехал, через полмили ты оказывался в пустыне. Напитки приходилось покупать в магазине и приносить их с собой в ресторан отеля. Такой был в Техасе закон. До этого мы украли в какой-то гостинице сборник законов об алкоголе в разных штатах. Они сильно отличались, поэтому нужно было быть готовыми.

Кроме того, меня сильно интересовали местные брачные законы, потому что я хотела выйти замуж за Макса. Каждый раз, когда мы приезжали в новый штат, я велела Джимми выяснить, можем ли мы сразу пожениться. Однако в какой-то момент Пегин заставила Макса признаться, что институт брака для него слишком буржуазен. Она ревновала меня к нему и нашла такой остроумный способ повлиять на наши отношения.

Нашей следующей остановкой был Новый Орлеан, где стояла жуткая жара, несмотря на сентябрь. Когда мы заказали мятный джулеп, нам сказали, что лето закончилось, и мятный джулеп больше не подают. То же самое произошло, когда мы попытались добыть бананы. Гонсалесы, друзья Хейзел, встретили нас радушно и показали нам округу, в том числе дома на плантациях и болота. Они познакомили нас со всеми своими друзьями. Доктор Марион Сушон продемонстрировал нам свои картины у себя в кабинете, где он рисовал между приемами пациентов. Мы чудесно ели в ресторанах французского квартала и впервые в Америке чувствовали себя как дома.

Макс дал большое интервью местной газете, и его сфотографировали в нашей спальне с одной из картин, которую позже приобрел Музей современного искусства. На следующий день ко мне пришел брать интервью редактор светского раздела и сделал фотографию меня с Пегин и Жаклин, которая жила в Новом Орлеане. Я спрятала в нашей комнате все, что принадлежало Максу, решив, что того требуют приличия. К моему ужасу, в комнату вошел тот же фотограф, что снимал Макса днем ранее. Макс не хотел, чтобы наши отношения становились достоянием общественности, и бабушка Жаклин, южанка старой школы, добилась того, чтоб в вечернем выпуске газеты этого фото не напечатали.

После Нового Орлеана мы отправились обратно в Нью-Йорк. Из всех штатов, которые мы проехали, мне больше всего понравился Теннесси с его чудесными пейзажами и красной землей. Однако нам суждено было обосноваться в Нью-Йорке.

Приехав в Нью-Йорк, мы поселились в отеле «Грейт-Нортерн». Первым делом я занялась поисками школы для Пегин. Я выбрала школу Линокс при колледже Финч-Джуниор. Пегин поселилась в Финче и приезжала домой по выходным. Едва ли я могла найти что-то хуже, чем это ханжеское заведение. Пегин умудрилась проучиться там два года до своего выпуска, но все же не выдержала жизни в этом чопорном интернате и, как только у нас появился свой дом, переехала к нам.

Я начала искать место для своего музея. Лоуренс жил в Коннектикуте и хотел, чтобы мы стали соседями. Мы почти купили два дома, один из которых особенно манил Макса тем, что в нем было совершено тринадцать самоубийств. Другой дом продали за десять минут до того, как мы его увидели.

Мы обыскали весь Нью-Йорк. Наконец мы нашли превосходное здание на Бикман-плейс с видом на реку и решили, что для музея это идеальное место, хотя находится оно довольно далеко от центра. Мы просто не могли его не купить. При надобности мы могли бы ночевать в комнатах слуг, а на постоянной основе жить за городом. Увы, нам не позволили открыть музей в этом районе города, и в итоге мы сами поселились в этом доме — красивейшем во всем Нью-Йорке. Этот отремонтированный особняк носил имя Хейл-Хаус и стоял на углу Ист-Ривер и Пятьдесят первой улицы. В нем была большая гостиная (или капелла) со старым камином, которую можно было бы принять за зал в венгерском феодальном замке. Капелла была высотой в два этажа и выходила фасадом на реку и нашу террасу. Наверху был балкон с пятью окошками под потолком капеллы. В них так и напрашивалось пять мальчиков-хористов, распевающих григорианские хоралы. На третьем этаже в задней части дома располагалась наша спальня, а в передней — красивая мастерская Макса с еще одной террасой. Второй этаж находился в распоряжении Пегин. Из комнат прислуги мы сделали гостевые покои. У нас была большая кухня, и поскольку мы оба готовили, мы часто ели там же. Макс был изумительным поваром, и особенно хорошо ему давался карри.