Вениамин Додин - Поминальник усопших

…В ненастнейшую полночь 12 декабря, броненосный крейсер Балтийского флота «Богатырь» (вот уже год проводящий в Шхерных проливах гидрологические замеры, — между прочим, — по Колчаковской методе!), — приняв на борт «тайную» экспедицию, с которой отправлялся и граф Николай Николаевич Адлерберг, — покинул Салоники. Ни минуты не медля, будто подгонял кто–то, на залитой палубе, да под дождём, тут же перешедшем в ливень, раздалось: «Все наверх!». При сразу же налетевшем шквале, — крепчавшем с каждой минутою, — командир, капитан 2–го ранга Евгений Иванович Криницкий, встретил и приветствовал Великую княгиню. Провёл её под тенты, натянутые над нактоузом главного компаса. И, — в виду тряпкой провисшего гюйса, — дал ей возможность представить маленькой свите новых спутников, прибывших на броненосец из Севастополя эсминцем «Сердитым» двумя часами прежде; то были о. Илларион (в миру Владимир Алексеевич Троицкий, товарищ их по «Маньчжурскому братству»), магистр богословия, архимандрит, без пяти минут профессор Московской Духовной Академии по священному Писанию Нового Завета. Владислава Анджреевич Мельник (впоследствии сподвижник Александра Васильевича Колчака, племянник расстрелянного в Екатиринбурге вместе с Романовыми в 1918 году врача Боткина). И упоминавшийся генерал Орлов.

…Буйствует шторм…Снаружи хляби небесные, разверзшись, топят в беспросветной кипени ливня рангоут с марсами. Поливают мелко дрожащие, «дымящиеся», палубы. Хлещут — в сверкании мигающих огней габаритных прожекторов с гакабортов — по циклопическим надстройкам застывшей глыбы ходовой рубки под «обломком» косо срезанной фок–мачты, по спящим орудийным башням, по поникшим под брезентами пушечным стволам, по кожухам. Фонтанами бьются у комингсов…

…Внутри судна, — куда ведёт их подшкипер с вестовым, — на спар и твиндеках, будто бы успокаивающий полумрак помещений. Уют и нарочитая простота уступленной им каюты судового врача (доктора Павла Ильича Успенского — сокурсника Стаси Фанни по Медико–хирургической!), оставшегося в Салониках. Только не кричащая — вся в резных панелях — помпезность кают–компании. Настороженная тишина в ней. Но и в неё, — приглушенный бесчисленными переборками, отсеками и палубами, — доносится отдалённый но сосредоточенный грозный гул где–то в бездне корабельной утробы работающих и содрогающих идущий крейсер могучих машин. Уют диванов, упирающихся общими спинками в шпангоуты. В мягком свете лампионов и кенкетов под абажурами — усыпляющий уют…А за глухими бортами — невидимые массы бешено несущейся и ревущей воды. Только тёмные пятна редких задраенных иллюминаторов, вальяжным ритмом поперечной качки корабля обсыхающих враз. Разом светлеющих. В них — с пушечным грохотом и волчьим воем отлетающее к корме непроглядье…

…И вновь и вновь тошнотворно медлительный, как кошмар, долгий «взлёт». …Судно будто на дыбы вползает…Вползает…Вползает…Наконец, вползши, зависает в «полёте» гигантской своею железной тяжестью… Замирает… И, — тоже как во сне, — медленно опадает. Обрушивается…Проваливается в пропасть разверзающейся под тяжестью его ревущей пучины…

…А на палубе? На баке, — если преодолеть страх… И если крепко держаться за атлётов–сигнальщиков…Там видно, как взрезая лезвием форштевня летящие навстречу водяные хребты, крейсер, содрогаясь корпусом, проваливается, упруго «ныряя» в их бездонную кипень… И окатываясь горами белесой липкой пены, нёсётся стремительно к невидимому за штормом Югу…

…Стаси Фанни, «высочайше» втянутая в очередное «приключение», переживает вновь все те же знакомые рекламные прелести «великолепного и запоминающегося на всю жизнь приятнейшего морского путешествия…» (так завлекательно сообщалось в раздававшемся пассажирам, — при фантастических дозах разносимой для них дармовой выпивки, — красочном туристическом проспекте новой экспрессной британской межконтинентальной линии). События, что однажды — после японской эпопеи — выпало уже на долю её. Тогда, семью годами прежде, на огромном судне «Эмпресс–оф–Джепен», мотал её чудовищной свирепости девятисуточный ураган в «Тихом» океане по пути из Иокогамы в канадский Ванкувер…

…Хмурым, холодным, ветреным утром 16 декабря, — не пытавшись даже (на пути к цели) близко подойти к доброй половине расписанных к посещению, по Одиссее и Илиаде знакомых, греческих портов, — «Богатырь» бросил якоря «в виду» Яффской гавани… Ещё штормило. И белопенные буруны ярились в камнях некогда разрушенных молов…

Здесь видимость таинственности была соблюдена. Но тоже не совсем. Спущенный с палубы на кипящую воду моторный шлюп с «паломниками», — не без урону от тотчас вновь настигшей всех их морской «болезни», прорвавшись меж гигантских гейзеров «взрывавшихся» водоворотов у скальных гряд, — был (под зонтиками) встречен по будничному скромно архимандритом Леонидом (Сенцовым) — главой иерусалимской Русской духовной миссии. И матерью Евфросиньей — послушницею женского монастыря в Горней, подругою младых (дармштадских ещё!) лет В. княгини…

…Далее «паломничество» наших героев во святые места интереса не представляет. Ибо… неделею позднее оно прервалось внезапно и, — конечно же, — без объяснений причин, возвращением Великой княгини на родину…По–видимому, двор узнал о целях поездки Илисаветы Феодоровны. И отозвал её…Но это…в разряде домыслов…Что Стаси Фанни стало известно точно: высокие германские родичи княгини, — прибытие которых в Палестину было обусловлено «проектом», и встретиться с которыми она намеревалась, — …«задержались». (Только осенью 1923 года Стаси Фанни узнала от Вильгельма Иоахима Хеймнитца, что «задержаны они были по немотивированному(!) представлению русского посла в Берлине»). Узнала и то, что не за долго до того, как Великой княгине Елисавете броситься в Сербию а потов в Палестину спасать Европейский мир, Петербург посетил словянский братушка — болгарский царь Фердинанд в параллельной Старому двору попытке мир этот срочно взломать. И уж если не Большой Европейской войной, то ещё одной Балканской наверняка (И это — при ещё не оконченной «2–й Балканской!). Николай Фердинанда не принял. Фердинанд Бросился к Распутину. Распутин, — как нормальный мужик ненавидевший любую войну, — с удовольствием представил Фердинанда Николаю, по определению ненавидевшему всё то что ненавидел и Григорий Ефимович. И Фердинанд, — естественно, понятия ещё не имевший о том, что в 1914 году произойдёт в Сараево, — во свояси возвратился в Софию, где подготовка к будущим Сербским событиям шла уже полным ходом…

Отбывая домой с остальными участниками поездки, Елисавета Феодоровна, — раздраженная и расдосадованная, — тем не менее, пожелала «доктору, жениху её и графу Адлербергу счастливо продолжить поездку по Святым местам». Милостью её они воспользовались. Тем более, что, — как Стаси Фанни и предполагала прежде, — прошедшие дни целиком заполнены были для неё, по рекомендациям Патронессы, операциями в иерусалимских больницах. В том числе, несколькими «показательными», — а значит выматывавшими, — в монастырском госпитале при церкви Августы—Виктории.