Израиль Меттер - Будни

— Отнеси тарелки на кухню и вымой… — велел Егор Иванович.

И когда внучка ушла на кухню, он спросил Таню:

— Когда Галка ушла из дома? Сегодня?

— Вчера.

— Ночевала у вас?

— У меня, — ответила Таня. — Мои предки уехали в командировку.

— Кто уехал? — переспросила Елизавета Алексеевна.

— Родители, — пояснил Егор Иванович. — Это высший шик — называть родителей предками. Я думаю, вот почему: родители — люди близкие, а предки — нечто весьма далекое, к меньшему обязывает. Предки обычно давно на кладбище, с ними можно не считаться.

Вернулась Галя.

— Дед, ты меня поймешь. Я вообще не признаю так называемого «голоса крови». В маме меня все бесит! Например, она обожает все предметы и всё, что видит вокруг, называть уменьшительно: картошечка, колбаска, маслице, солнышко, собачка… Гадость, сопли!

— Это, конечно, серьезное основание для того, чтобы бежать из дома, — сказал Егор Иванович.

— Не перебивай меня, пожалуйста… Она совершенно не понимает меня. Мы с ней разные люди. Она сентиментальна, неискренна, постоянно сует нос в мои дела…

— Галя! — строго остановил ее дед.

— Я знаю, что я грубая… — со слезами в голосе произнесла внучка.

— И тебе это нравится?

— Мне ничего от них не надо. Проживу, не пропаду. Пойду в почтальоны, сама читала объявления, и Митька поможет, почтальоны всюду требуются…

— А ты разговаривала с папой? — не отрываясь от штопанья, осторожно спросила Елизавета Алексеевна.

— Мой отец, твой сын, бабуля, — тряпка! Ему кажется, что он кошмарно волевой, а на самом деле… Я его иногда даже жалею…

Зазвонил телефон. Егор Иванович взял трубку:

— Да…

— Если мама, не говори, что я тут, — быстро попросила Галя.

— Спасибо, Ирина, у нас все благополучно… — Он обернулся к жене: — Лизавета, нам нужна рыба под фамилией «сабля»? — Продолжил в трубку: — Елизавета Алексеевна благодарит вас, Ирина, и говорит, что килограмм мы возьмем. Толя не звонил, заезжал его шофер… Галя?.. Она у нас… Хорошо, передам.

Повесил трубку.

— Дед, я же тебя просила! — укоризненно воскликнула внучка.

— В моем возрасте трудно переучиваться. Я говорю неправду только в крайних случаях. Твой же случай не требует этого. Ты взрослый человек, все обдумала…

— Что она просила передать мне?

— Мама просила передать, что она тебя любит и просит прощения, если чем-то обидела тебя…

— Истеричка, — пожала плечами Галя, но тотчас спохватилась: — Ладно, дед, я больше не буду. Ты не думай, что я за глаза, — я и в глаза ей говорю. И домой все равно не пойду.

Она подошла к Егору Ивановичу и, обняв его, встала перед ним на колени.

— Дедушка, мы с Танькой пришли к тебе посоветоваться. У нас ЧП — с Валеркой… Валерку арестовали.

Обернулась к подруге:

— Кто будет рассказывать, я или ты?

— Начни ты, а я буду подсказывать. Только сперва покажи Валеркину записку.

Таня вынула из кармана клочок бумаги.

— Я вслух прочитаю, чтоб бабуля тоже слышала. Это он всему нашему студенческому стройотряду написал…

— Между прочим, главным образом — из-за тебя, — подсказала Таня. — Хотя, в общем, мы все сволочи. Извините, Елизавета Алексеевна…

Галя прочитала:

— «Сегодня меня заберут. Я вор, я никто, я вам не компания. А тебе, Галя, с ними интересно, а со мной неинтересно. Вот сяду в тюрягу — может, тогда поплачешь. Думаешь, я не понимаю? Я ребятам поверил, в тебя поверил. И зачем только ты мне повстречалась. Помнить тебя буду весь свой срок. А ребятам скажи — зла на них не держу, они не виноваты, что я такой уродился, без счастья в жизни. С приветом. Валера».

И тотчас, закончив читать, Галя горячо воскликнула:

— Ты не думай, дед, все равно он очень хороший, очень порядочный…

— Так… — произнес Егор Иванович. — Начнем с того, что ты мне объяснишь, кто такой этот Валерка?..

Митя Самойлов редко виделся со своей двоюродной сестрой Галей, хотя, встречаясь порой у деда, они радовались друг другу, Галя подтрунивала над ним, иногда не слишком деликатно, но он добродушно улыбался в ответ или отшучивался. Трудная с детства жизнь приучила его к сдержанности и терпению.

Возвращаясь после работы домой, он обычно уже никуда не уходил, жалея свою одинокую мать, да и друзей у него не завелось. Екатерина Михайловна брала чертежную работу на дом — службу ей пришлось оставить из-за тяжелой астмы.

Вернувшись в тот день с телеграфа позднее обычного, Митя, как всегда, разогрел себе на кухне обед, тут же неторопливо поел, разговаривая сквозь открытую в комнату дверь с Екатериной Михайловной — она чертила за столом у окна.

— Мама, я сегодня премию получил. Пятнадцать рублей.

— Хорошо, Митенька. Пригодится… Тебе бабушка звонила.

— Знаешь, за что премия? Перевыполнили квартальный план по приему телеграмм от граждан. — Он засмеялся. — А почему перевыполнили? Тройня в нашем районе родилась у молодоженов. Они и отстукали тридцать телеграмм. — Он снова засмеялся, взглянул на мать, но она не обернулась и никак не отреагировала на его смешное сообщение.

Он вошел в комнату, снял с себя форменную куртку связиста.

— Давай, мама, я помогу.

— Спасибо. Остались пустяки… Тебе бабушка звонила.

— Почему — мне? Она ведь и с тобой разговаривала.

— Естественно. Но звонят они — дедушка и бабушка — тебе. И я, как ты знаешь, нисколько на них не в претензии.

— Мамуля, не надо, — попросил Митя.

— Тебе напрасно кажется, что я ущемлена. А я нисколько не ущемлена. Твой отец — их сын. И совершенно закономерно, что я для них — человек уже давно посторонний. А ты — их внук. И они, естественно, заинтересованы, чтобы у тебя с твоим отцом…

— Но, мамуля, — перебил Митя, — они никогда не говорят со мной об этом. Поверь мне…

— А мне совершенно безразлично — говорят или не говорят. Как бы ни поступил со мной их сын, они вправе быть на его стороне. И ты — вправе. Я знала, что ты идешь на эту золотую свадьбу, понимала, что там непременно произойдет твоя встреча с Борисом Егоровичем, но не сказала тебе ни слова. И ни о чем не расспрашивала…

— Я был там недолго. Я вернулся домой рано.

— Мне неприятно, что ты оправдываешься передо мной. Разве я когда-нибудь запрещала тебе видеться с твоим отцом?

Митя ответил не сразу. Екатерина Михайловна еще раз спросила:

— Запрещала?

— Не запрещала… Ты не нервничай, мамочка, не надо.

— Я абсолютно спокойна. Позвони бабушке. Она, вероятно, волнуется. Насколько я поняла, там что-то натворила твоя сумасшедшая двоюродная сестра.

Мирное занятие старика Егора Ивановича — он склеивал за столом битую тарелку — прервал внезапный приход Анатолия. Сын с ходу наступательно заговорил с отцом, и Елизавета Алексеевна ушла в кухню, чтобы не смущать их своим присутствием. До нее доносились громкие голоса из комнаты, иногда она заглядывала туда вроде бы за какой-то хозяйственной мелочью, но поспешно уходила. Старик-то вел себя спокойно, продолжая клеить тарелку, а сын взволнованно кружил подле отца, натыкаясь на стулья.