Коллектив авторов - Ровесники. Немцы и русские [сборник]

Вскоре мама уже работала. В четвертый класс я пошел в расположенную кварталом выше школу № 2. Школ не хватало, многие были разбиты, во многих были расположены госпитали. В нашем четвертом классе было больше 50 человек. Сидели по три человека за партой, школа работала в три смены. В классе были дети разных возрастов. Многие при немцах не учились и потеряли кто год, кто два, а то и три года.

После работы, в субботу мама забирала меня от деда, и мы шли пешком, четвёртый трамвай еще не ходил на бойни, иной раз и в пургу переходили многочисленные железнодорожные пути, вдоль которых со стороны окраин Дачного поселка еще стояли сгоревшие немецкие танки. Очень хотелось залезть в них, но, во-первых, мама не разрешала, во-вторых, в знак презрения к разгромленному врагу окрестные мальчишки использовали их в качестве отхожих мест.

А потом зимой детский тубдиспансер направил меня в детский санаторий для больных или ослабленных детей. Он был расположен в бывшем особняке (до революции) нахичеванского богача и представителя армянской интеллигенции. Там было два отделения: для лежачих больных детей с костным туберкулезом и отделение ослабленных детей, находившихся под наблюдением детского тубдиспансера. Подлечили меня примерно в апреле, за месяц до экзаменов. В четвертом классе тогда сдавали не то четыре, не то пять экзаменов. Но до экзаменов было еще одно событие для всей измученной страны – Победа. Уже в конце апреля было ясно, что на днях Берлин падет и война закончится. Но когда вечером 8 мая Левитан предупредил, что скоро будет передано важное правительственное сообщение, было уже не до сна. За годы войны привыкли не выключать репродукторы и вот, по-моему, в шесть утра мы услышали сообщение о капитуляции 9 мая фашистской Германии.

Что тут началось: все кричали, плакали, обнимались и целовались. Меня отпустили из дома, и по Крепостному я с толпами людей поднялся на Энгельса. Шли колонны войск гарнизона, военные училища. Совсем молодые ребята 17–18 лет. Рядом со мной плакала старушка. Она крестила проходящие роты, плакала и говорила: «Слава Богу! Хоть эти мальчики уцелеют!» Было много цветов, женщины дарили букеты сирени офицерам. Войска шли на Театральную площадь для участия в параде.

В воздухе поблескивали крыльями, выполняя сложные фигуры высшего пилотажа, «Спитфайры» – истребители, подаренные союзниками. Праздник был поистине всенародным. Это теперь появились поклонники Гитлера и у нас, в России, а тогда было огромное чувство радости, гордости, что жертвы были не напрасны, что фашизм – «не прошел».

А в конце мая были экзамены, учился я в четвертом классе школы № 2 перед экзаменами месяц – другой, но как-то умудрился сдать экзамены без троек. Сохранился мой табель за четвертый класс с экзаменационными и итоговыми оценками о переводе меня в пятый класс. Конец войне, конец начальной школе.

Герман Сергеевич Бродов (1929–2013). Окончил Ленинградский горный институт в 1953 году. Работал на многих объектах Советского Союза – на шахтах Полярного Урала, в геологоразведочном управлении «Дальстроя» в Магадане и Эр. С 1960 года – старший научный сотрудник ВИТРа (Ленинград). С 1977 по 1983 год. работал в ГДР. С 1999 года – на преподавательской работе. Доктор технических наук, профессор кафедры Санкт-Петербургского Горного университета, автор многочисленных статей и учебников по буровым станкам и геологоразведочному бурению. Академик Международной академии МАНЭБ. Житель блокадного Ленинграда.

События под Ленинградом, очевидцем которых я стал в июне 1941 года, – мало кому известный эпизод в истории начала войны и подготовки к ней.

Они развивались так. После окончания моей учёбы в 4-м классе наша семья выехала на дачу. Нам предоставили комнату в доме на бывшем финском хуторе в 1,5 км от платформы Келомяки (Комарово) в направлении теперешнего пос. Ленинское. В семье нас было трое детей. Отец работал в управлении Октябрьской ж. д. и приезжал к нам каждую субботу вечером. В начале июня стояла солнечная прохладная погода. Зелень уже распустилась, и вокруг звучало радостное птичье разноголосие. Основным моим развлечением был велосипед.

В середине июня недалеко от дачи за ручьём, на лесной полянке появилось небольшое воинское подразделение во главе с сержантом. Красноармейцы вырыли землянку, установили и замаскировали прожекторы и рупорные звукоулавливатели. На второй день я уже был знаком с военными и охотно выполнял их маленькие просьбы – сгонять на велосипеде на станцию и купить им что-нибудь в магазине.

Взрослые поговаривали о возможных манёврах, и мы, ребята, стали их ждать с нетерпением. Ожидания были оправданны, так как в Ленинграде ещё жили воспоминания о финской войне, а в домовых конторах жильцов собирали на учёбу по противовоздушной защите. В то время отец часто приносил домой плакаты и диафильмы ОСОАВИАХИМА о немецкой военной технике, в том числе авиации. Эти «фильмы» я показывал своим приятелям по дому. Было интересно, и я навсегда запомнил название самолётов и их силуэты.

21 июня в субботу приехал из города отец и объявил, что сегодня в ночь пойдём на реку Сестру ловить раков. На реке я сидел у костра и дремал. Ночь была белая, рассвело рано, и когда небо пожелтело в лучах солнца, над горизонтом вдруг появились знакомые силуэты «Юнкерсов», летевших над заливом в сторону Кронштадта. Я обратил внимание отца, но он сказал, что это вздор, и отругал меня.

Домой мы вернулись с раками около 8 часов. Было 22 июня 1941 года. Я, как обычно, направился к военным. Через несколько минут мне было известно, что началась война, что бомбили Севастополь, Киев, Минск и другие города. Мой рассказ об этом поверг отца в шок, и он сказал, что пойдёт и разберётся с этим сержантом за дезинформацию. Меня в землянку не пустили. Через пять минут отец вышел и направился на станцию. Вернулся после 12 часов и вскоре уехал в Ленинград. Через несколько дней я застал землянку опустевшей. Прожекторы и звукоулавливатели тоже увезли. В конце июня мы вернулись в город.

Так для меня началась в Ленинграде война на рассвете 22 июня. И сейчас мало кто знает, что была попытка бомбить Ленинград в то солнечное утро. Но «Юнкерсы» повернули назад, так как к их встрече, очевидно, готовились заранее, как могли – ведь граница была рядом. А потом была блокада.

Тем красноармейцам сейчас было бы по 80 лет. А вдруг кто-то из них жив и помнит Карельский перешеек и мальчишку с велосипедом весной 41-го?