Иван Никитчук - Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

Утром, после завтрака, Савичев зашел к Шевченко в общую казарму — длинное здание с низкими нарами вдоль обеих стен, с небольшими окнами под самой крышей. Глинобитный пол был слегка смочен для прохлады. Солдат в казарме почти не было: кто отправился на работы, кто находился в командировке.

В самом конце казармы, в углу, лежал на нарах человек, углубившийся в книгу. Это и был Шевченко. Постель его состояла из тонкого тюфяка, покрытого рядном, и подушки с грубой наволочкой — видно было, что жить приходилось без малейших удобств. У Шевченко не было в казарме даже стола и стула.

Когда Савичев в сопровождении прапорщика Михайлова приблизился, Шевченко поднялся и вопросительно взглянул на гостей.

Михайлов отрекомендовал прибывшего.

— Прошу садиться рядом со мной, — сказал Шевченко, поздоровавшись с гостями.

— Вам, Тарас Григорьевич, велели кланяться все ваши уральские друзья и знакомые. Передали они и несколько писем со мной.

Савичев передал письма, которые Шевченко тут же сунул в карманы своих широких шаровар.

— Мне еще надо кое-что вам передать от друзей. Прошу вас за этим зайти в комендантский дом, где я остановился вместе с командиром батальона, — продолжил Савичев.

— Благодарю вас… Но, мне кажется, лучше было бы, если бы вы зашли ко мне после обеда, часов в пять, когда немного спадет жара. Пройдемся с вами в поле, прогуляемся в окрестностях форта…

Явившись в казарму в назначенный час, Савичев застал Шевченко в той же позе, ставшей, видимо, привычной: лежащим с книгой в руках. Тут он встал, набросил короткое парусиновое пальто, взял с полки над изголовьем том Шекспира, и они вышли.

За воротами крепости спустились в ложбину, подошли к крутому обрыву, покрытому обломками ракушечника, и, взобравшись наверх, уселись на мхе между камней. Вдали расстилался синеющий Каспий.

Потекла нескорая, тихая беседа. Савичев рассказывал об однообразном и скучном житье-бытье общих знакомых, передал деньги от А. Лизогуба и С. Артемовского. Потом обмолвился, что с 1849 по 1851 год стоял со своим казачьим полком на Украине, бывал в Звенигородке, Кириловке.

Шевченко оживился.

— А попа Кирилла ты не видал? — спросил он.

— Видел, как же!

— А поповну молодую?

— Нет, не видел.

— А брата моего Никиту видел?

— Нет, не знаю его.

— Так сколько же ты пробыл в Кириловке?

— Трое суток.

— А еще кого видал?

— Был в гостях у дьякона…

— Ну, так там же и брат Никита живет!

— Может быть, — продолжал Савичев, — нас там было гостей много, как же мне знать, что среди них и брат ваш Никита…

— Да, послушай, брось ты, пожалуйста, это «вы». А еще казак!.. Так ведь Кириловка — моя родина… Ну, рассказывай, что ты там делал.

Савичев рассказал, как в домах, где он бывал на Звенигородчине, помнят Шевченко, часто о нем говорят.

«Тарас Григорьевич должен быть где-то там, в ваших краях, возле Аральского моря, — твердили шевченковские земляки Савичеву, добавляя: — Вы с ним можете там повидаться…»

Шевченко внимательно слушал Савичева… Поэта интересовала каждая мельчайшая подробность, он словно переносился мечтой в свою далекую Кириловку. Просил описать ему усадьбу, в которой жил Савичев, и когда тот припомнил, что посреди огорода стояла одна-единственная огромная груша, Шевченко радостно воскликнул:

— Знаю, знаю! — и тотчас же назвал фамилию хозяина усадьбы. — Мы ребятами тоже охотились за этими грушами…

Потом задумался, грустно опустив голову, помолчал и, вздохнув, сказал:

— А все-таки неладно, что ты не знал моего брата Никиту!..

С гостем они совершили еще несколько прогулок. На последней прогулке поэт был очень задумчив. Они сидели молча на громадных камнях под высокой скалой. Со стороны моря издали доносился шелест волн, набегавших на песчаную отмель. С темного неба спокойно смотрел двурогий месяц.

После долгого молчания Шевченко стал тихо, будто про себя, читать стихи на украинском языке:

В конце апреля на смену умершему в начале 1853 года Маевскому прибыл новый комендант крепости, майор Усков Ираклий Александрович, с женой и ребенком.

Тотчас по приезде в Новопетровск Усков принялся облегчать существование Шевченко: его освободили от нарядов, от муштры, разрешили отлучки из укрепления; и Шевченко теперь часто ночевал не в казарме.

Ираклий Усков, его жена Агата Емельяновна очень скрашивали жизнь Шевченко в Новопетровске. Поэт скоро стал у них в доме своим человеком, привязавшись особенно к детям, которых всегда любил и очень располагал к себе.

Вскоре после приезда Усковых в Новопетровск они потеряли сына. Шевченко тяжело переживал эту смерть вместе с родителями ребенка. В письме к Казачковскому он писал об этом:

«Недавно прибывший к нам комендант привез с собою жену и одно дитя, по третьему году, милое, прекрасное дитя (а все, что прекрасно в природе, как вьюнок вьется около нашего сердца). Я полюбил это прекрасное дитя, а оно, бедное, так привязалось ко мне, что, бывало, и во сне звало к себе „лысого дядю“ (я теперь совершенно лысый и седой). И что же? Оно, бедное, захворало, долго томилося и умерло. Мне жаль моего маленького друга, я тоскую, а иногда приношу цветы на его очень раннюю могилу и плачу, я, чужой ему. А что делает отец его и особенно — мать? Бедная! Горестная мать, утратившая своего первенца!»

Может быть, именно эта печальная утрата и сблизила так быстро Шевченко с Усковыми. Через несколько месяцев у Усковых родилась дочь Наталья. Поэт постоянно развлекал ребенка, пел песни, то грустные, заставлявшие сжиматься сердце, то веселые. И несказанно полюбила Наташенька своего дядю — Горича, как она его называла.

— Истый Тарас Горич, мое серденько, моя ясочка! — приговаривал Шевченко, целуя ее.

Тарас привязался и к матери. В его сердце зародилось горячее чувство уважения к этой женщине. Он склонен был даже идеализировать Агату Ускову. Он писал о ней Залескому:

«Эта прекраснейшая женщина для меня есть истинная благодать божия. Это одно-единственное существо, с которым я увлекаюсь иногда даже до поэзии. Следовательно, я более или менее счастлив; можно сказать, что я совершенно счастлив; да и может ли быть иначе в присутствии высоконравственной и физически прекрасной Женщины?..