Леонид Колосов - Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста

— Ничего, не огорчайтесь, — сказал я бодро, доставая бумажник, — я не обеднею, а тещу обижать нельзя.

Мне показалось, что Василий Иванович вот-вот заплачет и станет меня обнимать.

— Преогромное тебе русское спасибо, — прощаясь, произнес он, крепко пожимая руку, — будешь в отпуске в Москве, заходи обязательно.

Ну а я, побродив довольно долго по Генуе, дабы убедиться, что за мной нет «наружки», пошел на встречу с ценным агентом. Получив от него информацию, я отправился восвояси. Как стало потом известно, добытая мною политическая информация была срочно доведена до сведения аж самого Алексея Николаевича Косыгина и получила, как мне доложили, его благосклонное одобрение.

В отпуск в Москву я отправился, помню, в июне с неплохими, кстати, результатами по оперативной работе. Явившись в «контору», я предстал в тот же день перед своим шефом-начальником. Принял он меня суховато, хотя и похвалил за «достигнутые успехи». А после часовой беседы сказал:

— Леонид Сергеевич, вам надлежит завтра явиться на заседание парткома нашего управления в 11 часов 15 минут.

— Зачем?

Мой вопрос был, конечно, не только наивным, но и глупым. Начальник презрительно поглядел на меня:

— Не знаю, Колосов. На парткоме вам все объяснят.

Членом парткома от нашего отдела был доброй памяти Валя Кованое, мой приятель. Он работал одно время в Италии по линии «ГП» — главный противник, то есть США, но нарвался на «подставу», провокатора итальянской контрразведки, и ему пришлось срочно мотать из Италии. Такое случалось в нашей разведжизни не так уж редко. Я нашел Валю в отделе.

— Старик, зачем меня тянут на партком?

— Вот, ты кстати. А я тебя искал, чтобы спросить, в чем дело. В повестке записано кратко: «Об аморальном поведении в Генуе т. Колосова во время торговопромышленной выставки». Большего мне выяснить не удалось. Вспоминаешь что-нибудь?

— Да нет. Возили мы с Вовкой Ермаковым из «Правды» в Портофино двух знакомых манекенщиц. А потом посидели у них в номере гостиницы. Допоздна, правда.

— Понимаю, понимаю. — Валя явно засомневался. — Но ты, старик, лучше говори всю правду. Там у них на вас с Володькой телеги лежат преогромные, со всеми подробностями.

Секретарь парткома глядел на меня ласково и улыбался весьма добродушно. Перед ним лежала папка, видимо с «телегами» на меня и Ермакова вместе с прочими оперативными бумагами.

— Леонид Сергеевич, вы, как тут мы прочитали, прекрасный оперативный работник, хороший семьянин. У вас высоконравственная жена, которая активно помогает и в наших делах, две прелестные дочери. Какого черта потянуло вас на этих… девушек в Генуе? Вы очень большой любитель женщин?

Я решил продолжать в шутливом тоне:

— Нет. Но в принципе я их предпочитаю мужчинам.

Секретарю, видимо, не понравилась моя шутка. Глаза его потускнели, голос приобрел металлический тембр.

— Ваши… м-м-м… девушки все рассказали своим подругам, а среди них были агенты контрразведки. Нам известно все: и о вашей поездке в Портофино, и о том, что вы провели ночь в постелях с двумя манекенщицами, и о том, что сделали им богатые подарки в ущерб вашим семейным бюджетам, между прочим. Известно также, что инициатором поездки и всей любовной авантюры был корреспондент «Правды» Ермаков. Он тоже характеризуется не совсем положительно по своим моральным качествам. Он и вас использовал для того, чтобы прикрыть на всякий случай свои грехи.

И тут я понял, что подставляют под топор Володькину голову. Может быть, для того, чтобы смягчить удар по мне, грешному.

— Товарищи! Вы можете думать обо мне что угодно. Но Владимира Ермакова не трогайте, ибо именно я вовлек его во всю, как вы ее называете, «любовную авантюру» с манекенщицами. Кстати, одна из них была моей московской знакомой.

— А почему же тогда вы с Ермаковым, которого выгораживаете неизвестно почему, утром принесли в спальню девушкам по охапке роз? За что?!

— Просто так. Из симпатии. В благодарность за прекрасно проведенный вечер.

— Вот видите, товарищи, как неискренне ведет себя Леонид Сергеевич. Чтобы честно признаться: так, мол, и так, виноват, согрешил. Какие будут предложения? У нас есть мнение объявить товарищу Колосову строгий выговор по партийной линии с занесением в учетную карточку и поставить вопрос перед руководством об отзыве его из загранкомандировки.

— По-моему, достаточно строгого выговора, — предложил один из членов парткома. — У нас и так не хватает оперативных сотрудников в Италии. Так зачем же ломать молодому разведчику жизнь.

И тут встал Валя Кованов. Он долго и горячо говорил о том, какой я хороший и как благородно и жертвенно поступил по отношению к женщинам и товарищу Ермакову. Кроме того, он обратил внимание на большое число перспективных агентурных разработок у меня на будущее и, помимо всего прочего, отметил, что я кандидат наук, прекрасно знаю итальянский язык и умею располагать к себе широкий круг возможных кандидатов на вербовку, начиная от манекенщиц и кончая сенаторами.

— Я предлагаю, — взволнованно закончил свой страстный монолог Валя, — строго указать товарищу Колосову на недопустимость такого поведения в сложной оперативной обстановке, без занесения в учетную карточку.

На том и порешили.

— Как мне расценивать происшедшее? — спросил я Валю Кованова, когда мы остались вдвоем.

— Как легкое землетрясение, — ответил он, грустно улыбаясь.

Другой близкий моему сердцу человек, ныне покойный начальник нашего «итальянского направления», Леня Морозов показал некоторое время спустя мои генуэзские «телеги». Одну написал Василий Иванович. Более эротического сценария о нашей с Володей «генуэзской истории» я не читал в своей жизни никогда. Другую «телегу» настрочила агент Василия Ивановича, манекенщица из той генуэзской группы, которая сумела «откровенно» поговорить с Лилей и ее подругой в Москве, передавшей ту самую злосчастную посылку. Так вот эта, последняя, то бишь Тоня, будучи женой моего друга и «хорошо зная меня лично», сообщила агенту «массу интересных подробностей».

Супруге своей я ничего не рассказал о «легком землетрясении», и мы спокойно уехали отдыхать.

В ноябре посольство СССР, как всегда, устраивало шикарнейший прием по случаю очередной годовщины Великой Октябрьской революции, на который тратилась, как правило, половина всех средств, выделяемых послу на целый год. Водка и шампанское лились рекой, столы ломились от семги, красной и черной икры, заливной осетрины, копченой севрюги и прочих яств. Жена моя болтала в кругу могущих «представлять интерес» иностранных женщин, я бродил по залу со стаканом виски. Приемы для нас, оперативных сотрудников римской резидентуры, тоже были «работой». Резидент даже придумал формулу на этот случай: «Чем меньше опрокинутых рюмок, тем больше будет интересных знакомств». В этот момент увидел я свою жену, приближающуюся ко мне с двумя прекрасно одетыми дамами — старушкой с седыми волосами и примерно сорокалетней черноволосой красавицей.