Леонид Колосов - Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста

Ах, Вальтер, Вальтер, зачем же было врать? Или совесть действительно загнала твое сердце в угол, а потом оно не выдержало, сведя тебя в могилу от инфаркта миокарда? Открываю страницу 3151 двенадцатого тома «Истории Италии», выпущенной издательством «Фрателли Фаббри Эдитори». Там говорится о том, как в помощь Вальтеру Аудизио, вернее, в его распоряжение прибыл некий ответственный партизан по кличке Педро. Читаю: «В городке Донго полковник Валерио срочно приказал вызвать к себе Педро и сразу же сказал, что он прибыл сюда для того, чтобы расстрелять Муссолини и пятнадцать пойманных фашистских руководителей. Педро возразил, заявив, что надо подождать еще дополнительных указаний от высшего командования — Комитета национального освобождения. «Здесь командую я», — резко заметил полковник Аудизио и стал читать список захваченных пленников, ставя крестик против фамилий тех людей, которые должны быть расстреляны. Такой же крестик Валерио поставил, вписав фамилию Кларетты Петаччи. «Ты хочешь расстрелять женщину?! Она же ни в чем не виновата!» — не выдержав, закричал Педро. Валерио резко его оборвал: «Не я их приговариваю к смерти. Она уже была приговорена». Муссолини и Петаччи высадили из автомобиля. «Давай пошевеливайся! — заорал на пленников полковник. — Поставьте их рядом к воротам». Прозвучали две автоматные очереди. Первая очередь перерезала Петаччи, затем прошитый пулями упал Муссолини».

Кларетта Петаччи. Очень красивая женщина. О ней мне известно по очерку в изданной в Италии «Истории шпионажа»: «В определенный момент ОВРА — итальянская секретная полиция получила возможность быть в курсе любого шага или сокровенных мыслей Муссолини, благодаря его любовнице Кларетте Петаччи, которая стала осведомителем заместителя министра внутренних дел страны Гуиди Буффарини. Впрочем, сама она была искренне уверена в том, что это спасает дуче от разных неприятностей и опасностей».

Что же, и такое может быть. Но за это имел право набить морду Кларетте только сам Бенито.

Да, преступники должны нести наказание. Был же Нюрнбергский процесс, и самых главных нацистов повесили. Но среди них не было ни одной женщины. Женщину можно наказывать, но ее нельзя убивать и тем более глумиться над ее трупом. Бесчеловечно было сжигать Жанну Д’Арк, отрубать голову Марии Стюарт или вешать Зою Космодемьянскую. Женщина — носительница жизни на земле. Такое предназначение дал ей Господь Бог. Хорошая она или плохая, но она продолжательница рода человеческого.

Если бы тогда, в мае 1965 года, я был абсолютно уверен в том, что полковник Валерио отнюдь не случайно убил Кларетту Петаччи, которая к тому же не упоминалась даже в наскоро начирканном Луиджи Лонго приговоре, то я бы выгнал Аудизио из своего корпункта, несмотря ни на что. А сегодня, когда я знаю, что Вальтер Аудизио еще и плясал на трупах врагов на площади Лорето и вешал за ноги убиенную Кларетту Петаччи, я без омерзения не могу вспоминать его «скорбную» физиономию в корпункте. Какой он герой Италии? Обыкновенный тщеславный лжец. И трус к тому же.

Впрочем, трусы бывают разные. Я тоже трусил, особенно когда приходилось привлекать женщин для проведения разведывательных операций. Мне не хотелось их подводить, хотя ведомство делало резкое различие между использованием представительниц прекрасного пола для «дела» и «просто так». Я не буду рассказывать о всех случаях в моей практике. Их было немало. Остановлюсь на тех, которые остались в памяти надолго.

Роюсь недавно в своих архивах и нахожу пожелтевший листочек, помеченный апрелем уже далекого 1964 года. А на нем наспех написанное мной четверостишие:

Нет, я не буду обсуждать поэтические достоинства стиха, которые могут быть и невысоки. Просто поясню, что Портофино — это шикарнейший курорт неподалеку от Генуи, а пинии — средиземноморские сосны, среди которых гуляла одна девушка, по которой я заскучал, как только она уехала из Италии. Вообще-то, их было две. Но расскажу по порядку всю эту историю.

Итак, март 1964 года. В Италии это уже не весна, а самое настоящее лето. Ярко светит солнце, распустилось и расцвело все вокруг. Изумрудная трава, лиловые глицинии и белые, как хлопья снега, цветы миндаля.

Из окна гостиницы, что выходит на Центральную площадь Генуи, виден памятник Христофору Колумбу. Он родился здесь, в этом городе, чтобы потом открыть Америку. Великий Данте почему-то не любил генуэзцев. В «Божественной комедии» имеются такие строки: «О генуэзцы, эти ненормальные люди, преисполненные ужасными пороками, почему вы до сих пор не исчезли с лица земли?» А вот в XVIII веке архангельский мужик Михайло Ломоносов писал о том, что придет время, когда «…Коломбы русские будут прокладывать дорогу в неведомое». Не потому ли Генуя одной из первых наградила своей высшей премией — «Золотой каравеллой» — Юрия Гагарина, первооткрывателя Вселенной. И в те мартовские дни шестьдесят четвертого года город тоже стал первооткрывателем, ибо здесь впервые распахнула свои двери советская торгово-промышленная выставка. Открывал ее Алексей Николаевич Косыгин. Приехали видные политические и общественные деятели, представители соцреалистической литературы, народные артисты и команда красивейших манекенщиц, которые вообще впервые в истории русско-итальянских отношений должны были потрясти видавших виды генуэзцев достижениями советской моды, начиная с легких платьев и кончая великолепными меховыми шубами.

С этого-то все и началось. Нет, не с шуб, а с манекенщиц. Вернее, с одной из них, которую звали Лиля. После вечернего показа мод, прошедшего, честно скажу, с грандиозным успехом, я вместе с моим другом, корреспондентом «Правды» Володей Ермаковым, ринулся брать интервью у руководительницы команды «русских красавиц», как окрестила вся итальянская печать наших манекенщиц. И тут появилась она, Лиля, уже без макияжа и лисьей шубы, коей повергла в обморок генуэзских модниц. Она была очень красива, даже переодетая в свое скромное платьице.

— Извините, Леонид Сергеевич, — молвила Лиля, скромно потупив глаза, — я хотела бы неофициально обратиться к вам. Дело в том, что моя подруга и ваша московская знакомая Тоня попросила передать вам небольшую посылочку.

Мы отошли в сторонку, в то время как Володя продолжал активно брать интервью. Лиля протянула небольшой сверток, в котором оказалась буханка черного хлеба, бутылка водки «Московская» и маленькая записочка. Писала действительно Тоня — жена одного моего давнего приятеля, которая в свое время работала в Доме моделей. «Дорогой Ленечка, — читал я в записке, — посылаю тебе с близкой подругой небольшой сувенир вместе с пожеланиями успехов в работе и счастья в жизни. Покажи Лиле, если сможешь, город Геную и ее окрестности». Лиля выжидающе глядела на меня своими наивными серыми глазищами, опушенными длинными ресницами.