Всеволод Иванов - Дневники

— Да и сам не знаю что.

— На охоту поезжайте.

— 24 дня-то? И неделю за глаза. Дом отдыха? Стыдно с такой мордой: у меня 13 кило лишнего. Вот в прошлом году я отдохнул хорошо. У товарища, работающего на грузовой, умер отец: он поехал его хоронить. Я и замещал товарища целый месяц.

Это без иронии.

Тучи. Дождя нет.

Вечером проф. Бернштейн, в сильных очках, лысый, с клоком волос на черепе, обстоятельно рассказал нам о местах рождения цветных камней. Завтра предполагаем туда поехать.

11. [IX]. Балей.

Утром собирались смотреть драгу.

Но передумали.

Отправились, по совету проф. Бернштейна, в деревню Шиваз, в которой я давно хотел побывать. И был изумлен. Поднялись на совершенно обыкновенную гору Бурунда, с которой, правда, великолепный вид на весь амфитеатр гор и хребтов. И — чудо! — увидели множество розовых, синих, голубых халцедонов. Мы собрали их, пожалуй, пуда три, если не больше и уехали очень довольные.

Вечер в клубе. Все те же вопросы: почему умер Есенин, Фадеев и так далее? А мне отвечать на это нет охоты!

12. [IX]. Балей.

Утром собираемся смотреть драгу, а после обеда — в падь Семенову. Комбайны, тракторы, «валки», и горная грязь с ее многочисленными и многообразными объездами. Завтра, по-видимому, уедем в Борню — Оловянную — Ачинск и Читу, и, возможно, на этом путешествие окончится; хотел еще осмотреть древ, комбинат и попасть на Витим, но не знаю — успею ли: уже чувствуется утомление и насыщенность впечатлений. Утром промозглый туман, а к 15-му обещан снег.

Засеяны, видно, обширные пространства целины, но убирать не успевают — не хватает машин, которые нужны и городу, где из-за недостатка машин «горит план»; не говоря уже о недостатке людей. Если думать о производственном конфликте, то это именно и есть тот конфликт, который важен для нас, но разве разрешение которого неясно? [нрзб.].

Балей — Музей ГРЭ. Дубынина Полина Васильевна, отправить книгу [нрзб.] — микроскоп.

В три часа, как условлено, поехали на драгу. Нет тока! Мы опять условились — приехать завтра, утром, перед отъездом.

Вечером приходила зав. музеем, — принесла камни, — и попросила для себя и знакомых рассказать о Джайпурской [нрзб.], что я обещал во время вечера, но забыл. Я рассказал.

13. [IX]. Балей. Утро.

Сборы. Кончается непрестанный шум радио, шаги по коридору. Голубые стены, грязные ковры (но все-таки ковры!), фикус возле вестибюля, отсутствие уборщиц (на картошке); опять — дорога, холодный ветер, качание по грязи. А что поделаешь?

Если что меня поразило в Балее, — да и в других [нрзб.] местах, кроме охотнич[нрзб.], это полное равнодушие к своему делу, городу, окрестностям. Когда ко мне приходят иностранный или русский корреспондент, я стремлюсь показать ему и себя, и свое хозяйство, мне будет приятно, если он опишет его. А тут — нет.

Молчат и все. Или, как в Шивне — подозрения: зачем приехали? Не шпионы ли?

Кол. [нрзб.] труда. Все учатся. Мораль. Живут как и все — в черте города.

Выехали из Балея в 12.30 и ехали по тряской, скользкой дороге до 16 часов вечера, зато приехали в Ачинск. Ночевали у поэта Шамбилака.

В перерыве собирали у [нрзб.] камни, но мало. Разлив и все россыпи под водой. Вода, правда, несколько спала, но все же ее еще много. Отмелей почти нет.

Полнолуние. Ночь волшебно прекрасна, свежо, по-видимому, пришло время заморозков.

Конец, конец. Теперь только, если удастся, — [нрзб.] в чем я сильно сомневаюсь, но это займет три-четыре дня, — и Москва, качание в поезде, тоже довольно утомительном. — Солнце.

14. [IX]. Ачинск. Утро.

У бурятского поэта, зам. редактора районной газеты. Он встал рано, поехал, — и ушел, чтоб везти своих людей «на картошку». Сообщение ТАСС о Кубе. Оно мало кого тревожит: если и будет война, то, по-видимому, что-то вроде испанской, которая не остановила мировой катастрофы, а только приблизила ее. Сборы, — и едем к Чите. Пасмурно, тучи.

В гараже Райисполкома что ли? Нет того, кто выдает бензин. Разыскивают и на розыски, возможно, уйдет столько же времени, сколько и на поездку в Читу. Прямо передо мной — красновато-кирпичное здание. Дом культуры, еще что-то строящееся с арками, домики под шиферными крышами; ближе — стог сена, поленница березовых дров, на заборе развешаны для сушки одеяла, [нрзб.] узкая труба, — баня что ли? Остовы машин, автомобильные оси. Наливают бензин, приехал [нрзб.] зав. гаражом, Никонов, забыл на столе часы и пошел за ними.

Не могу вспомнить всех рассказов шофера Юры о его роскошной жизни в солдатах.

— Танцуют и гуляют на деревенском мосту через речку.

Как убило механика и его любовницу. Шофер оглянулся, чтоб узнать, что они делают в машине, а канавы тут глубокие, машину и перевернуло.

Солдат Юра два раза пробирался в ресторан «Золотой рог», но в солдатском его не пускали, он переоделся в штатское, взяв у приятеля, но не было ботинок, ботинки приятеля были малы: «Так и поглядел». Избушку, подвели под нее раму, и так плавала. За одно плаванье сотрешь кожу на руках до кровавых мозолей. Пароход. Боцман, купивший бидон спирту, и непрестанно певший «свою любимую песню».

— Да, прохладно становится.

Бензин в сарае. Пустой, заросший травой, двор, деревянные здания, плотный забор, телеграфные столбы. Небо начинает голубеть. Пахнет бензином. Горы, тоже поросшие редким лесом, вообще-то пологие и плоские. Желтых деревьев уже много; по дороге их встретится, видимо, больше.

Желтые — темноватые луга и золотые березы. Собирали маслята.

15 [IX]. Чита.

Усталость, но к 11-ти она прошла.

Был вчера Марк Осипович, опрятный, бритый, в черной рубашке и белом галстуке, даже и стеснительный. Разговорился быстро. Получил отпуск, едет в Кисловодск, а оттуда в Приморск, чтобы поступить в звероловецкий совхоз, каких в Чите нет.

— На всю Читу нет ни одного охотоведа с высшим образованием. Все идет как сто лет назад: выйдет Иван на белку, принесет, а не наткнется, не принесет. Никто не понимает, как, скажем, снимать правильно шкурку. Тайгу надо разделить на участки.

— Росомаха. Мы бросились со студентом — на хариусов. Он стоял, я сидел за камнем. Росомаха смотрела на него, раздвигала мордой кустарник. Собаки ее разорвали.

— Умер Бакшеев, 47 лет. Выпивал по литру спирта, ходил с рюкзаком. Вез сани, зимой, сидел наверху, сын слышит: «Что-то порвалось». Обошел воз: «Ничего, тять, не порвалось». Он скатился с воза у самых ворот.

— Гуси летят на огромной высоте, но уже над гольцами. Я был с геологическим молотком; бросил — не попал. Они закричали и стали набирать высоту. Наверху болота, камня взять негде. Эвенки охотятся на уток, [нрзб.]. Выстрелит. Ждет, когда прилетят новые. Один так дождался, что с одного патрона убил 24 утки и не дробью, а «сечкой», мелко изрезанной проволокой.