Капитолина Новоселова - Звезда Альтаир

За Кызыл-Курганом, в ущелье, стиснутом скалами, где бурно мчится речонка Янги-арык, путешественникам попалось множество каменных сооружений и завалов. Василий Лаврентьевич уже хотел было нанести их себе на карту, но Арендаренко усмехнулся в рыжие усы:

— Это не крепость Зулькарнайна, Василий Лаврентьевич, это нечто почти современное нам. Это — крепость сына Алайской царицы, знаменитого Абдуллабека. Того самого, который был разбит Скобелевым, Ионовым, Витгенштейном. Именно здесь они его… — Он хлопнул в ладоши.

— Глядя на эти валуны и пирамиды булыжников, приходит на ум, что кара-киргизов Алая не зря называют «дикокаменными».

Дорога на Суфи-Курган, где кочуют племена ювашей, идет по оврингам. Карнизы расположены на вбитых в каменные щели толстых негниющих арчовых бревнах. Дорога на оврингах здесь хорошо оправлена и довольно широка. Попадались висячие мосты.

Вскоре путешественники достигли реки Белеули — прозрачного зеленого потока, и у перевала Белеули остановились отдохнуть. Спрыгнув с лошадей, разминали затекшие ноги, бегали вприпрыжку по лугу, заросшему альпийской муравой. Достали хлеб и, обмакивая его в чистую воду Белеули, ели, запивая водою из горсти.

Арендаренко сидел на камне. Он снял фуражку, ветер, тянувший из ущелья, развевал его уже тронутые сединой волосы, охлаждал большой лоб, лоб солдата, привычный и к низкому козырьку, и к солнцу, и к ветру гор.

Сколько лет своей жизни провел на коне этот туркестанский дипломат? Кабинетной работы он почти не знал, на балах, приемах и в кулуарах дипломатических представительств не появлялся. Но именно таким, как Арендаренко, Петровский, Андреев, Половцов, Громбчевский, Снесарев и множеству других малозаметных, совсем не сановных служак, — Туркестан обязан был тем, что всегда, за очень редкими исключениями, улаживались мирным путем отношения с соседями.

Георгий Алексеевич, как всегда, ехал по государственным делам. Но, видно, для него наступила пора, когда мысли человека все чаще и чаще возвращаются к своему сугубо личному, еще не вполне пережитому, не забытому. Он думал… о Лизе.

Арендаренко хорошо помнил, что именно этот вечер он захотел провести в семье своего старого приятеля Бориса Николаевича Назимова, полковника генерального штаба и его доброго покровителя. Но ни полковника, ни его жены, чопорной и надменной дамы с большими претензиями, Клавдии Афанасьевны, Георгий Алексеевич дома не застал и знакомым путем направился в гостиную, намереваясь здесь дождаться их возвращения. Распахнул дверь и замер на пороге от неожиданности: у окна, за пяльцами Клавдии Афанасьевны, освещенная последними отблесками заходящего солнца, сидела молодая девушка. И не просто девушка — удивительная девушка, создание невиданной прелести и красоты. Она шила по канве, и голубая гарусная нить под ее рукою привычно укладывалась по контуру рисунка. И в такт движениям руки колебалась тоненькая шея девушки, словно стебель цветка, увенчанная смуглой головкой с копной взбитых надо лбом волос.

Услышав шаги, девушка подняла веки над черными, словно бархатными, глазами и встала навстречу гостю. Арендаренко поклонился ей, она же церемонным реверансом приветствовала его.

— Я — Лиза, — просто сказала она, — сестра Клавдии Афанасьевны.

— Очень рад, — звякнул шпорами Арендаренко, — мне говорили о вашем приезде. Я…

— Знаю, кто вы, — ответила Лиза, — сестра называла мне вас. Присядьте, пожалуйста. Я тоже жду их, они с минуты на минуту будут.

Георгий Алексеевич давно привык к чопорной Клавдии Афанасьевне, и милая простота, с которой держалась ее сестра, его приятно удивила.

— Что это вы шьете? — сам поражаясь своей банальности, спросил Арендаренко.

Лиза улыбнулась:

— А, какие-то голубые розы. Работа сестры.

— Голубые розы. Это что-то фантастичное?

— Каждый придумывает свои дополнения к природе и жизни, как умеет.

Полковник проглотил очередную банальность и с интересом посмотрел на девушку. У этого, еще даже не вполне сформировавшегося подростка были печальные, глубокие глаза умудренного нелегкой жизнью человека. И невозможно было понять, что это: невзначай брошенная реплика болтливой барышни или плод размышлений все способного понять человека. Воцарилось молчание.

— А верно ли говорят, — вдруг спросила Лиза, — что у местных азиатцев жены отличные вышивальщицы?

— Верно, — опять удивился Арендаренко ее спокойному тону, — очень искусные. Есть в Бухарском ханстве даже целые провинции, например, Шахрисябзская, где из поколения в поколение, как у нас на Украине, женщины передают искусство шитья шелками и шерстью.

— А это — тоже местная работа? — указала Лиза на сшитый из разноцветных оттенков коричневой кожи портфель полковника.

— Нет, — ответил Арендаренко, — это мне прислал в подарок мой двоюродный брат из Африки. Там, в центре пустыни Сахары, французская экспедиция, к которой присоединился и мой брат, изучает культуру арабского племени кочевых берберов или, как их еще называют, голубых туарегов. Они раскопали гробницу берберской царицы, нашли в погребении множество ювелирных украшений начала нашего тысячелетия. Приобрели и современные изделия туарегов, вот и этот портфель.

— А почему туарегов этих называют голубыми?

— Они синей краской натирают себе кожу лица и рук. Забавно, правда?! Вообразите, царица — и с синим лицом…

Он ожидал, что Лиза засмеется. Но она даже не улыбнулась.

— Зачем же они делают это? Вы не знаете?

— А кто их знает! Верно, надеются, что это принесет им здоровье или отгонит злых духов пустыни. Думают, наверно, что это красиво. Правда, красиво? — опять улыбнулся Арендаренко, но Лиза опустила ресницы, явно не одобряя его подтрунивания над далеким и малопонятным племенем туарегов.

— В этом, видно, есть какой-то резон, — заметила она, — ведь они, эти арабы, — мусульмане?

— Мусульмане.

— Значит, их женщины ходят под покрывалом, и для красоты лицо в синий цвет красить им нет причины: красота-то их все равно никому не видна. Ах, это так бесчеловечно прятать от людей красоту.

— Почему же от всех людей прятать? И муж ее и близкие эту красоту видят. Вот и вас муж скоро, погодите, запрет подальше от чужих, и никто не увидит больше вашего прекрасного лица.

Лиза не обратила внимания на комплимент; как видно, в этом разговоре ее занимала другая сторона.

— Я замуж никогда не пойду. Я должна работать и содержать семью.

— Отчего же? Это детские рассуждения. Вы же не феминистка?

— И это говорите вы? Вы? Неженатый человек?

Арендаренко смутился открытостью, с которой Лиза говорила о таких вещах, как его холостое положение. Он вообще никогда не встречал барышни, с которой бы можно было говорить об этом, не рискуя быть немедленно ожененным.