Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Никогда ни въ одномъ состязаніи я не развивалъ такого количества плавательной энергіи. Приходилось работать только лѣвой рукой, правая буксировала плотикъ. Юра сдѣлалъ остроумнѣе: взялъ въ зубы конецъ веревки, которою былъ привязанъ къ плотику нашъ багажъ, и плылъ классическимъ брассомъ.

Когда мы вплывали въ полосу тумана — я начиналъ бояться, какъ бы намъ не потерять направленія. Когда туманъ уходилъ — подымался страхъ, что насъ замѣтятъ съ берега и начнутъ стрѣлять. Но метрахъ въ двухстахъ опасенія насчетъ стрѣльбы болѣе или менѣе улеглись. По роду своей дѣятельности я сталкивался со стрѣлковымъ дѣломъ и зналъ, что на разстояніи двухсотъ метровъ совѣтской трехлинейки можно не очень опасаться: даетъ такое разсѣяніе, что на двѣсти метровъ попасть въ головную мишень можно только случайно — отчего стрѣлковые рекорды ставятся преимущественно винтовками Росса.

Камыши противоположнаго берега приближались съ ужасающей медленностью. Наконецъ, ноги почувствовали топкое и вязкое дно. Идти было еще нельзя, но на душѣ стало спокойнѣе. Еще черезъ полсотни метровъ мы стали на ноги, выволокли плотикъ на берегъ, разобрали его, веревки захватили съ собой, а бревнышки разсовали по камышу, чтобы не оставлять слѣдовъ нашей переправы.

То-ли отъ холода, то-ли отъ пережитаго волненія я дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ. Пробѣжали полсотни метровъ до ближайшаго лѣса. Юра съ безпокойствомъ растеръ меня своей рубашкой, мы одѣлись и поднялись на обрывистый берегъ. Было уже совсѣмъ свѣтло. По серебряной поверхности озера скользила все та же моторка. Изъ лѣсу, съ той стороны озера, слышались собачьи голоса и ружейные выстрѣлы.

— Видимо, они тамъ другъ по другу шпарятъ, — сказалъ Юра. — Хоть бы только не мазали! Эхъ, если бы намъ по винтовкѣ. Мы бы... поразговаривали...

Долженъ сознаться, что "поразговаривать" и у меня руки чесались... И въ такой степени, что если бы было оружіе, то я не столько былъ бы озабоченъ спасеніемъ собственной жизни, сколько показомъ этимъ неизвѣстнымъ мнѣ комсомольцамъ всѣхъ неудобствъ азарта охоты за человѣкомъ. Но оружія не было. Въ конечномъ счетѣ, это вышло не такъ плохо. Будь оружіе, мы, вѣроятно, ввязались бы въ перепалку. Кое-кого ухлопали бы, но едва-ли выскочили бы изъ этой перепалки живьемъ...

Была и такая переправа... Днемъ мы подошли къ какой-то рѣкѣ, разлившейся неширокими затонами и озерками. Прошли версты двѣ вдоль берега — и на противоположномъ берегу увидѣли рыбачью лодку. Лодка, повидимому, была "на ходу" — въ ней лежали весла, багоръ и что-то еще... Въ сущности, это было большою неосторожностью, но мы рѣшили воспользоваться этой лодкой для переправы. Юра молніеносно раздѣлся, переплылъ рѣку, доставилъ лодку къ нашему берегу, и мы въ двѣ-три минуты очутились на той сторонѣ. Отъ мѣста нашего причала, круто подымаясь въ гору, шло нѣчто вродѣ дорожки. До гребня горы было метровъ пятьдесятъ. Юра, какъ былъ въ голомъ видѣ, быстро поползъ къ гребню, заглянулъ по другую его сторону — и стремительно скатился внизъ, дѣлая мнѣ тревожные знаки. Я подхватилъ уже выгруженное изъ лодки все наше имущество, и мы оба бросились вправо, въ чащу лѣса. Пробѣжавъ сотни двѣ метровъ, я остановился. Юры не было. Кругомъ стояла непроницаемая для глазъ чаща, и въ ней не было слышно ни Юриныхъ шаговъ, ни Юринаго голоса — да подавать голоса и нельзя было: очевидно, Юра за этимъ гребнемъ кого-то увидалъ, можетъ быть, патруль... И какъ это мы съ нимъ ухитрились разъединиться? Я постоялъ еще минуты двѣ. Юры не было видно... Вдругъ онъ какъ-то проскочить мимо меня — вотъ пойдемъ оба мы играть въ жмурки въ этой чащѣ — подъ самымъ носомъ у какой-то — мнѣ еще неизвѣстной — опасности?... И съ рискомъ такъ и не найти другъ друга... Въ душу заползъ холодный ужасъ. Юра — совсѣмъ голый, какъ онъ станетъ пробираться черезъ эти кустарники, что онъ будетъ дѣлать, если мы запутаемся — вѣдь у него ничего, кромѣ очковъ, — ни ножа, ни спичекъ, ничего... Но этотъ ужасъ длился недолго... Еще черезъ минуту я услышалъ легкій хрустъ вѣтвей гдѣ-то въ сторонѣ и тихонько свистнулъ. Изъ-за кустовъ показалась исцарапанная вѣтками фигура Юры и его поблѣднѣвшее лицо...

Юра наскоро одѣлся. Руки его слегка дрожали. Мы снова всползли на гребень и заглянули по ту сторону: тамъ, внизу, разстилалось озеро, на берегу его двое рыбаковъ ковырялись съ сѣтями. Рядомъ сидѣло трое пограничниковъ съ винтовками и съ собакой — до нихъ было около трехсотъ метровъ... Мы сползли обратно.

— Сказано въ Писаніи — не искушай Господа Бога твоего всуе: на Миколу Угодника мы переправъ больше устраивать не будемъ.

— Не стоитъ, — согласился Юра, — ну его...

Въ этотъ день мы постарались сдѣлать очень много верстъ... Вотъ такъ и шли дни за днями... Десятый, одиннадцатый, двѣнадцатый. Ночь — въ холодной сырости или подъ дождемъ, днемъ — безмѣрная усталость отъ переходовъ черезъ болота и засѣки, все время — звѣриная настороженность къ каждому шороху и ощущеніе абсолютной отрѣзанности всякихъ путей назадъ... И — ничего похожаго на границу... Мы пересѣкали многочисленныя просѣки, прорубленныя большевиками сквозь карельскую тайгу, осматривали вкопанные то тамъ, то здѣсь столбики, натыкались на таинственныя палки, вбитыя въ землю: одна сторона палки отесана и на ней химическимъ карандашомъ таинственная надпись: "команда помвзвода Иванова семь человѣкъ прошла 8/8 7 ч. 40 м. Держимъ С.-З., слѣдовъ нѣтъ"...

Чьихъ слѣдовъ искала эта команда? Мы круто сворачивали съ нашего маршрута и усиленными переходами выбирались изъ района, оцѣпленнаго этими таинственными палками... Раза четыре намъ уже казалось, что мы перешли границу: натыкались на столбы, на одной сторонѣ которыхъ давно уже заросъ мхомъ грубо вырѣзанный русскій двуглавый орелъ, на другой — финскій левъ. Я предполагалъ, что это — старая граница Россіи и Финляндіи, новая же граница повторяетъ почти всѣ очертанія старой... Но проходилъ день-другой — снова шли столбики съ буквами П К или съ таинственными письменами какого-то очередного комвзвода...

Началось нѣчто вродѣ галлюцинацій... Однажды вечеромъ, когда мы укладывались спать подъ срѣзанное одѣяло изъ влажнаго мха, Юра приподнялся, прислушался и сказалъ:

— Послушай, Ва, по моему — поѣздъ...

Я прислушался. Откуда-то издалека, съ запада, доносился совершенно отчетливый стукъ колесъ по стыкамъ рельсъ: та-та-та, та-та-та... Откуда здѣсь можетъ быть желѣзная дорога? Если бы стукъ доносился съ востока, мы могли бы предположить почти невѣроятную, но все же теоретически возможную вещь, что мы путали, путали и возвращаемся все къ той же Мурманской желѣзной дорогѣ: со многими бѣглецами это случалось. Но съ запада? Ближайшая финляндская дорога отстояла на 150 километровъ отъ границы — такого пространства мы не могли пройти по финской территоріи, не замѣтивъ этого. Но, можетъ быть, за послѣдніе годы тамъ построена какая-нибудь новая вѣтка?