Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Мы бѣжали три часа — дистанція, такъ сказать, марафонскаго бѣга. И — ничего. Сердце не разорвалось: нервы — великая вещь. Когда нужно, человѣкъ способенъ на самый неправдоподобныя вещи...

Плохо было то, что мы попали въ ловушку. Конечнымъ пунктомъ нашего пробѣга оказалось какое-то озеро, къ востоку переходившее въ широкое и со всѣхъ сторонъ открытое болото. Мы вернулись полверсты назадъ, взобрались на какую-то горку, сняли рюкзаки. Юра посмотрѣлъ на часы и сказалъ:

— Протрепали, оказывается, три часа: въ жизни бы не повѣрилъ...

Откуда-то отъ дороги несся собачій лай. Собакъ, видимо, было много. Раздались три выстрѣла: одинъ изъ винтовки — сухой и рѣзкій, два — изъ охотничьихъ ружей — гулкіе и раскатистые... Линія всѣхъ этихъ упоительныхъ звуковъ растянулась примѣрно отъ береговъ озера, на которомъ стояла деревушка, до вѣроятной оконечности болота. Стало ясно, что для нашей поимки мобилизовали и деревенскихъ собакъ (ГПУ-скіе ищейки не лаютъ), и деревенскихъ комсомольцевъ, которымъ до насъ, въ сущности, никакого дѣла нѣтъ, но которые, войдя въ лѣсъ, будутъ охвачены инстинктомъ охоты за самымъ благороднымъ звѣремъ — за человѣкомъ.

Итакъ, мы находились въ треугольникѣ, одна сторона котораго — юго-западная — была закрыта цѣпью озеръ, другая — юго-восточная — была охвачена облавой и третья — сѣверо восточная — была заперта озеромъ и болотомъ. Оставалось идти на сѣверо-востокъ въ надеждѣ найти тамъ, въ вершинѣ треугольника, какой-нибудь болѣе или менѣе доступный выходъ — перешеекъ, узкій протокъ между озерами или что-нибудь въ этомъ родѣ... Пошли. Я шелъ, уже еле волоча ноги и въ тысячный разъ проклиная свою совѣстливость или свое слабодушіе. Нѣтъ, тамъ, въ Медгорѣ, нужно было свернуть шею Левину и добыть оружіе... Если бы у насъ теперь — по двухстволкѣ и, скажемъ, по нагану — мы бы имъ показали облаву... Мы бы показали этимъ комсомольцамъ — что это за охота за человѣкомъ... лучше отъ такой охоты воздержаться... Конечно, и я, и Юра — стрѣлки не Богъ вѣсть какіе, но одно дѣло умѣть стрѣлять — совсѣмъ другое дѣло умѣть использовать огнестрѣльное оружіе. Я-то еще туда-сюда, нервы не тѣ, а съ Юрой по этому дѣлу лучше и не связываться... Да, мы бы имъ показали облаву... А теперь — оружія нѣтъ и жизнь виситъ совсѣмъ на волоскѣ... Въ слѣдующій разъ — если, не дай Богъ, онъ случится — я переломаю кому нужно кости безо всякой оглядки на высокія матеріи... Словомъ — былъ очень золъ.

На наше счастье уже начало темнѣть. Мы уткнулись въ еще какое-то озеро, прошли надъ его берегомъ еще версты двѣ; ноги подгибались окончательно, рюкзакъ опять сползъ внизъ и снова ободралъ мою рану, — передъ нами разстилалось все то же озеро — версты полторы двѣ водной глади, уже начинавшей затягиваться сумерками. Облава все приближалась, собачій лай и выстрѣлы слышны были все яснѣе. Наконецъ, мы добрели до мѣста, гдѣ озеро — или протокъ — слегка суживалось и до противоположнаго берега было, во всякомъ случаѣ, не больше версты. Рѣшили плыть.

Спустились къ берегу, связали изъ бурелома нелѣпый и шаткій плотикъ, грузоподъемности, примѣрно, достаточной для обоихъ нашихъ рюкзаковъ. За это время стемнѣло уже совсѣмъ. Раздѣлись, полѣзли въ воду. Комары облѣпили насъ — какъ всегда при переправахъ; было мелко и топко, мы побрели по тинистому, вязкому, слизкому тѣсту топкаго дна, дошли до пояса и начали плыть... Только что отплыли метровъ на десять — пятнадцать — слышу: гдѣ-то вдали какой-то мѣрный стукъ.

— Вѣроятно — грузовикъ по ту сторону озера, — сказалъ Юра. — Плывемъ дальше.

— Нѣтъ, давай подождемъ.

Остановились. Вода оказалась еще неглубокой — до плечъ. Подождали. Минуты черезъ двѣ-три стало совсѣмъ ясно: съ сѣвера, съ верховьевъ рѣки или озера, съ большой скоростью идетъ какая-то моторная лодка. Стукъ мотора становился все слышнѣе и слышнѣе, гдѣ-то за поворотомъ берега мелькнуло что-то очень похожее на лучъ прожектора. Мы панически бросились назадъ къ берегу.

Разбирать плотикъ и багажъ было некогда. Мы схватили плотикъ, какъ носилки, но онъ сразу развалился. Лихорадочно и ощупью мы подобрали его обломки, собрали наши вещи, рюкзаки и одежду... Моторка была совсѣмъ ужъ близко, и лучъ ея прожектора тщательно ощупывалъ прибрежные кусты. Мы нырнули въ мокрую траву за какими-то кустиками, прижались къ землѣ и смотрѣли, какъ моторка съ истинно сволочной медленностью шла мимо нашего берега, и щупальцы прожектора обыскивали каждый кустъ. Потомъ мокрыя вѣтки прикрывавшаго насъ куста загорѣлись бѣлымъ электрическимъ свѣтомъ — мы уткнули лица въ траву, и я думалъ о томъ, что наше присутствіе не такъ ужъ хитро обнаружить, хотя бы по тѣмъ тучамъ комаровъ, которые вились надъ нашими голыми спинами.

Но лучъ равнодушно скользнулъ надъ нашими головами. Моторка торжественно прослѣдовала внизъ. Мы подняли головы. Изъ мокрой тьмы въ лучѣ прожектора возникали упавшіе въ воду стволы деревьевъ, камышъ, каменныя осыпи берега. Потомъ моторка завернула за какой-то полуостровъ, и стукъ ея мотора постепенно затихъ вдали.

Стояла кромѣшная тьма. О томъ, чтобы въ этой тьмѣ сколотить плотикъ, и думать было нечего. Мы, дрожа отъ холода, натянули наше промокшее одѣяніе, ощупью поднялись на нѣсколько метровъ выше изъ прибрежнаго болота, нащупали какую-то щель въ скалѣ и усѣлись тамъ. Просидѣли почти всю ночь молча, неподвижно, чувствуя, какъ отъ холода начинаютъ нѣмѣть внутренности...

Передъ разсвѣтомъ мы двинулись дальше. Ноги ныли. У Юры лицо мертвецки посинѣло. Моя рана на спинѣ прилипла къ рубашкѣ, и первымъ же движеніемъ я снова сорвалъ какой-то поджившій слой. Съ юго востока, съ линіи облавы, снова стали доноситься звуки собачьяго лая и выстрѣловъ. Въ кого они тамъ стрѣляли — понятія не имѣю.

Мы прошли въ предразсвѣтной тьмѣ еще версты полторы двѣ вдоль берега и обнаружили какой-то полуостровокъ, совершенно заросшій лѣсомъ и кустарниками и вдававшійся въ озеро метровъ на двѣсти. Съ берегомъ полуостровокъ соединяла заливаемая водой песчаная коса. Свѣтало, и надъ водой плыли пронизывающіе утренніе туманы. Гдѣ-то, совсѣмъ ужъ недалеко отъ насъ, прогрохоталъ выстрѣлъ и залаяла собака...

Ни я, ни Юра не говорили почти ничего: все и такъ было ясно. Пробрались на полуостровокъ, срѣзали ножами нѣсколько сухихъ елокъ, связали длинный, достаточно грузоподъемный, но въ общемъ весьма малоустойчивый плотикъ, подтянули его къ водѣ, нагрузили рюкзаки и одежду. И опять стукъ моторки. Опять залѣзли въ кусты.

На этотъ разъ моторка прошла къ сѣверу, то скрываясь въ пеленахъ тумана, то показываясь во всемъ своемъ великолѣпіи: небольшая, изящная лодочка съ прицѣпнымъ моторомъ, съ прожекторомъ, съ пулеметомъ и съ четырьмя человѣками команды. Я сказалъ Юрѣ: если захватятъ насъ на переправѣ — капитулировать безъ никакихъ и, когда насъ станутъ подымать на бортъ (никакому чекисту не придетъ въ голову тыкать наганомъ въ голаго человѣка) — схватиться въ обнимку съ ближайшимъ изъ чекистовъ, всей своей удвоенной тяжестью плюхнуться на бортъ: моторка, конечно, перевернется. А тамъ въ водѣ дѣйствовать по обстоятельствамъ... Спросилъ Юру, помнитъ ли онъ одинъ изъ подходящихъ пріемовъ джіу-джитсу, который могъ бы быть примѣненъ въ такихъ не совсѣмъ обычныхъ условіяхъ. Юра помнилъ. Стукъ моторки затихъ. Едва ли она успѣетъ вернуться обратно за полчаса — черезъ полчаса мы будемъ уже на томъ берегу.