Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

— А вы ее сообщите ГПУ — пусть выпустятъ...

— Не повѣрятъ, товарищъ Иванъ Лукьяновичъ, — сказалъ, усмѣхаясь, Якименко, ткнулъ въ пепельницу свой окурокъ и вышелъ изъ комнаты прежде, чѣмъ я успѣлъ сообразить подходящую реплику...

___

Внизу, на крылечкѣ, меня ждали Борисъ и Юра.

— Ну, — сказалъ я не безъ нѣкотораго злорадства, — какъ мнѣ кажется, мы уже влипли... А?

— Для твоей паники нѣтъ никакого основанія, — сказалъ Борисъ.

— Никакой паники и нѣтъ. А только эта самая мадемуазель Шацъ работы наладитъ, хлѣба не дастъ, и будешь ты ея непосредственнымъ подчиненнымъ. Такъ сказать — неземное наслажденіе.

— Неправильно. За насъ теперь вся остальная публика.

— А что она вся стоитъ, если твой городокъ будетъ, по твоему же предложенію, подчиненъ непосредственно ГУЛАГу?

— Эта публика ее съѣстъ. Теперь у нихъ такое положеніе: или имъ ее съѣсть, или она ихъ съѣстъ.

На крыльцо вышелъ Якименко.

— А, всѣ три мушкетера по обыкновенію въ полномъ сборѣ?

— Да, такъ сказать, прорабатываемъ результаты сегодняшняго засѣданія...

— Я вѣдь вамъ говорилъ, что засѣданіе будетъ занимательное.

— Повидимому, тов. Шацъ находится въ состояніи нѣкоторой...

— Да, именно въ состояніи нѣкоторой... Вотъ въ этомъ нѣкоторомъ состояніи она находится, видимо, лѣтъ пятьдесятъ... Видеманъ уже три дня ходитъ, какъ очумѣлый... — Въ тонѣ Якименки — небывалыя до сихъ поръ нотки интимности, и я не могу сообразить, къ чему онъ клонитъ...

— Во всякомъ случаѣ, — говоритъ Борисъ, — я со своимъ проектомъ попался, кажется, какъ куръ во щи.

— Н-да... Ваши опасенія нѣкоторыхъ основаній не лишены... Съ такой стервой работать, конечно, невозможно... Кстати, Иванъ Лукьяновичъ, вотъ вы завтра вашу стенограмму редактировать будете. Весьма существенно, чтобы эта фраза товарища Шацъ насчетъ вождей — не была опущена... И вообще постарайтесь, чтобы вашъ протоколъ былъ сдѣланъ во всю мѣру вашихъ литературныхъ дарованій. И, такъ сказать, въ расчетѣ на культурный уровень читательскихъ массъ, ну, напримѣръ, ГУЛАГа. Протоколъ подпишутъ всѣ... кромѣ, разумѣется, товарища Шацъ.

Замѣтивъ въ моемъ лицѣ нѣкоторое размышленіе, Якименко добавляетъ:

— Можете не опасаться. Я васъ, кажется, до сихъ поръ не подводилъ.

Въ тонѣ Якименки — нѣкоторая таинственность, и я снова задаю себѣ вопросъ, знаетъ-ли онъ о бамовскихъ спискахъ или не знаетъ. А влѣзать въ партійную склоку мнѣ очень не хочется. Чтобы выиграть время для размышленія, я задаю вопросъ:

— А что, она дѣйствительно близко стоитъ къ вождямъ?..

— Стоитъ или лежитъ — не знаю... Развѣ въ дореволюціонное время. Знаете, во всякихъ тамъ "глубинахъ сибирскихъ рудъ", на полномъ безптичьи — и Шацъ соловушко... Впрочемъ — это вымирающая порода... Ну, такъ протоколъ будетъ, какъ полагается?

Протоколъ былъ сдѣланъ, какъ полагается. Его подписали всѣ, и его не подписала тов. Шацъ. На другой же день послѣ этого засѣданія тов. Шацъ сорвалась и уѣхала въ Москву. Вслѣдъ за ней выѣхалъ въ Москву и Якименко.

Мы шли домой молча и въ весьма невеселомъ настроеніи. Становилось болѣе или менѣе очевиднымъ, что мы уже влипли въ нехорошую исторію. Съ проектомъ санитарнаго городка получается ерунда, мы оказались, помимо всего прочаго, запутанными въ какую-то внутрипартійную интригу. А въ интригахъ такого рода коммунисты могутъ и проигрывать, и выигрывать; безпартійная же публика проигрываетъ болѣе или менѣе навѣрняка. Каждая партійная ячейка, разсматриваемая, такъ сказать, съ очень близкой дистанціи, представляетъ собою этакое уютное общежитіе змѣй, василисковъ и ехиднъ, изъ которыхъ каждая норовитъ ужалить свою сосѣдку въ самое больное административно-партійное мѣсто... Я, въ сущности, не очень ясно знаю — для чего все это дѣлается, ибо выигрышъ — даже въ случаѣ побѣды — такъ грошевъ, такъ нищъ и такъ зыбокъ: просто партійный портфель чуть-чуть потолще. Но "большевицкая спаянность" дѣйствуетъ только по адресу остального населенія страны. Внутри ячеекъ — всѣ другъ подъ друга подкапываются, подсиживаютъ, выживаютъ... На совѣтскомъ языкѣ это называется "партійной склокой". На уровнѣ Сталина — Троцкаго это декорируется идейными разногласіями, на уровнѣ Якименко-Шацъ это ничѣмъ не декорируется, просто склока "какъ таковая", въ голомъ видѣ... Вотъ въ такую-то склоку попали и мы и при этомъ безо всякой возможности сохранить нейтралитетъ... Волей неволей приходилось ставить свою ставку на Якименку. А какіе, собственно, у Якименки шансы съѣсть товарища Шацъ?

Шацъ въ Москвѣ, въ "центрѣ" — у себя дома, она тамъ свой человѣкъ, у нея тамъ всякіе "свои ребята" — и Кацы, и Пацы, и Ваньки, и Петьки — по существу такіе же "корешки", какъ любая банда сельсовѣтскихъ активистовъ, коллективно пропивающихъ госспиртовскую водку, кулацкую свинью и колхозныя "заготовки". Для этого центра всѣ эти Якименки, Видеманы и прочіе — только уѣздные держиморды, выскочки, пытающіеся всякими правдами и неправдами оттѣснить ихъ, "старую гвардію", отъ призрака власти, отъ начальственныхъ командировокъ по всему лицу земли русской, и не брезгающіе при этомъ рѣшительно никакими средствами. Правда, насчетъ средствъ — и "старая гвардія" тоже не брезгуетъ. При данной комбинаціи обстоятельствъ средствами придется не побрезговать и мнѣ: что тамъ ни говорить, а литературная обработка фразы тов. Шацъ о близости къ вождямъ — къ числу особо джентльменскихъ пріемовъ борьбы не принадлежитъ. Оно, конечно, съ волками жить, по волчьи выть — но только въ Совѣтской Россіи можно понять настоящую тоску по настоящему человѣческому языку, вмѣсто волчьяго воя — то голоднаго, то разбойнаго...

Конечно, если у Якименки есть связи въ Москвѣ (а, видимо, — есть, иначе, зачѣмъ бы ему туда ѣхать), то онъ съ этимъ протоколомъ обратится не въ ГУЛАГ и даже не въ ГПУ, а въ какую-нибудь совершенно незамѣтную извнѣ партійную дыру. Въ составѣ этой партійной дыры будутъ сидѣть какіе-то Ваньки и Петьки, среди которыхъ у Якименко — свой человѣкъ. Кто-то изъ Ванекъ вхожъ въ московскій комитетъ партіи, кто-то — въ контрольную партійную комиссію (ЦКК), кто-то, допустимъ, имѣетъ какой-то блатъ, напримѣръ, у товарища Землячки. Тогда черезъ нѣсколько дней въ соотвѣтствующихъ инстанціяхъ пойдутъ слухи: товарищъ Шацъ вела себя такъто —дискредитировала вождей. Вѣроятно, будетъ сказано, что, занимаясь административными загибами, тов. Шацъ подкрѣпляла свои загибы ссылками на интимную близость съ самимъ Сталинымъ. Вообще — создается атмосфера, въ которой чуткій носъ уловитъ: кто-то вліятельный собирается товарища Шацъ съѣсть. Враги товарища Шацъ постараются эту атмосферу сгустить, нейтральные станутъ во враждебную позицію, друзья — если не очень близкіе — умоютъ лапки и отойдутъ въ стороночку: какъ бы и меня вмѣстѣ съ тов. Шацъ не съѣли.