Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

— А матеріальная база? — спросилъ я. — Такъ тебѣ ГУЛАГ и дастъ лишній хлѣбъ для твоихъ инвалидовъ...

— Сейчасъ они ничего не дѣлаютъ и получаютъ фунтъ. Если собрать ихъ со всѣхъ сѣверныхъ лагерей — наберется, вѣроятно, тысячъ сорокъ-пятьдесятъ, можно наладить какую-нибудь работенку, и они будутъ получать по полтора фунта... Но это дѣло отдаленное... Сейчасъ важно вотъ что: подсунуть ГУЛАГу такой проектъ и подъ этимъ соусомъ сейчасъ же получить продовольственные фонды. Если здѣсь запахнетъ дѣло производствомъ — хорошо бы выдумать какое-нибудь производство на экспортъ — ГУЛАГ дополнительный хлѣбъ можетъ дать...

— По моему, — вмѣшался Юра, — тутъ и спорить совершенно не о чемъ. Конечно, Боба правъ. А ты, Ватикъ, опять начинаешь дрейфить... Матеріальную базу можно подыскать... Вотъ, напримѣръ, березы здѣсь рубится до чорта, можно организовать какое-нибудь берестяное производство — коробочки, лукошки, всякое такое... И, кромѣ того, чѣмъ намъ можетъ угрожать такой проектъ?

— Охъ, дѣти мои, — вздохнулъ я, — согласитесь сами, что насчетъ познанія всякаго рода совѣтскихъ дѣлъ я имѣю достаточный опытъ. Во что-нибудь да влипнемъ... Я сейчасъ не могу сказать, во что именно, но обязательно влипнемъ... Просто потому, что иначе не бываетъ. Разъ какое-нибудь дѣло, такъ въ него обязательно втешутся и партійный карьеризмъ, и склока, и подсиживаніе, и прорывы, и чортъ его знаетъ что еще. И все это отзовется на ближайшей безпартійной шеѣ, т.е., въ данномъ случаѣ, на Бобиной. Да еще въ лагерѣ...

— Ну, и чортъ съ нимъ, — сказалъ Юра, — влипнемъ и отлипнемъ. Не въ первый разъ. Тоже, подумаешь, — удовольствіе жить въ этомъ раю. — Юра сталъ развивать свою обычную теорію.

— Дядя Ваня, — сурово сказалъ Борисъ, — помимо всякихъ другихъ соображеній, на насъ лежатъ вѣдь и нѣкоторыя моральныя обязанности...

Я почувствовалъ, что моя позиція, да еще при атакѣ на нее съ обоихъ фланговъ — совершенно безнадежна. Я попытался оттянуть рѣшеніе вопроса.

— Нужно бы предварительно пощупать, что это за представительница ГУЛАГа?

— Дядя Ваня, ни для чего этого времени нѣтъ. У меня только на Погрѣ умираетъ ежедневно отъ голода отъ пятнадцати до пятидесяти человѣкъ...

Такимъ образомъ, мы влипли въ исторію съ санитарнымъ городкомъ на Погрѣ. Мы всѣ оказались пророками, всѣ трое: я — потому, что мы, дѣйствительно, влипли въ нехорошую исторію, въ результатѣ которой Борисъ вынужденъ былъ бѣжать отдѣльно отъ насъ; Борисъ — потому, что, хотя изъ сангородка не получилось ровно ничего, — инвалиды "на данный отрѣзокъ времени" были спасены, и, наконецъ, Юра — потому, что, какъ бы тяжело это все ни было — мы въ конечномъ счетѣ все же выкрутились...

Проектъ организаціи санитарнаго городка былъ обмозгованъ со всѣхъ точекъ зрѣнія. Производства для этого городка были придуманы. Чего они стоили въ реальности — это вопросъ второстепенный. Докладная записка была выдержана въ строго марксистскихъ тонахъ: избави Боже, что-нибудь ляпнуть о томъ, что люди гибнутъ зря, о человѣколюбіи, объ элементарнѣйшей человѣчности — это внушило бы подозрѣнія, что иниціаторъ проекта просто хочетъ вытянуть отъ совѣтской власти нѣсколько лишнихъ тоннъ хлѣба, а хлѣба совѣтская власть давать не любитъ, насчетъ хлѣба у совѣтской власти психологія плюшкинская... Было сказано о необходимости планомѣрнаго ремонта живой рабочей силы, объ использованіи неизбѣжныхъ во всякомъ производственномъ процессѣ отбросовъ человѣческаго материла, о роли неполноцѣнной рабочей силы въ дѣлѣ индустріализаціи нашего соціалистическаго отечества, было подсчитано количество возможныхъ трудодней при производствахъ: берестяномъ, подсочномъ, игрушечномъ и прочемъ, была подсчитана рентабильность производства, наконецъ, эта рентабильность была выражена въ соблазнительной цифрѣ экспортныхъ золотыхъ рублей... Было весьма мало вѣроятно, чтобы передъ золотыми рублями ГУЛАГ устоялъ... Въ концѣ доклада было скромно указано, что проектъ этотъ желательно разсмотрѣть въ спѣшномъ порядкѣ, такъ какъ въ лагерѣ "наблюдается процессъ исключительно быстраго распыленія неполноцѣнной рабочей силы" — вѣжливо и для понимающихъ — понятно...

По ночамъ Борисъ пробирался въ ликвидкомъ и перестукивалъ на машинкѣ свой докладъ. Днемъ этого сдѣлать было нельзя: Боже упаси, если бы Видеманъ увидалъ, что на его ББКовской машинкѣ печатается что-то для "этого паршиваго Свирьлага"... Повидимому, на почвѣ, свободной отъ всякихъ другихъ человѣческихъ чувствъ, вѣдомственный патріотизмъ разрастается особо пышными и колючими зарослями.

Проектъ былъ поданъ представительницѣ ГУЛАГа, какой-то товарищъ Шацъ, Видеману, какъ представителю ББК, кому-то, какъ представителю Свирьлага и Якименкѣ — просто по старой памяти. Тов. Шацъ поставила докладъ Бориса на повѣстку ближайшаго засѣданія ликвидкома.

Въ кабинетъ Видемана, гдѣ проходили всѣ эти ликвидаціонныя и прочія засѣданія, потихоньку собирается вся участвующая публика. Спокойной походкой человѣка, знающаго свою цѣну, входитъ Якименко. Молодцевато шагаетъ Непомнящій — начальникъ третьей части. Представители Свирьлага съ дѣловымъ видомъ раскладываютъ свои бумаги. Д-ръ Шуквецъ нервнымъ шепотомъ о чемъ-то переговаривается съ Борисомъ. Наконецъ, огромными размашистыми шагами является представительница ГУЛАГ-а, тов. Шацъ. За нею грузно вваливается Видеманъ. Видеманъ какъ-то бокомъ и сверху смотритъ на путаную копну сѣдоватыхъ волосъ тов. Шацъ, и видъ у него крайне недовольный.

Тов. Шацъ объявляетъ засѣданіе открытымъ, водружаетъ на столъ огромный чемоданнаго вида портфель и на портфель ни съ того ни съ сего кладетъ тяжелый крупнокалиберный кольтъ. Дѣлаетъ она это не безъ нѣкоторой демонстративности: то-ли желая этимъ подчеркнуть, что она здѣсь не женщина, а чекистъ — даже не чекистка, а именно чекистъ, то-ли пытаясь этимъ кольтомъ символизировать свою верховную власть въ этомъ собраніи — исключительно мужскомъ.

Я смотрю на товарища Шацъ, и по моей кожѣ начинаютъ бѣгать мурашки. Что-то неопредѣленное женскаго пола, въ возрастѣ отъ тридцати до пятидесяти лѣтъ, уродливое, какъ всѣ семь смертныхъ грѣховъ, вмѣстѣ взятыхъ, съ добавленіемъ восьмого, Священнымъ Писаніемъ не предусмотрѣннаго — чекистскаго стажа. Она мнѣ напоминаетъ изсохшій скелетъ какой-то злобной зубастой птицы, допотопной птицы, вотъ вродѣ археоптерикса... Ея маленькая птичья головка съ хищнымъ клювомъ все время вертится на худой жилистой шеѣ, ощупывая собравшихся колючимъ, недовѣрчивымъ взглядомъ. У нея во рту махорочная собачья ножка, которою она дымитъ неимовѣрно (почему не папиросы? Тоже демонстрація?), правой рукой все время вертитъ положенный на портфель кольтъ. Сидящій рядомъ съ ней Видеманъ поглядываетъ на этотъ вертящійся револьверъ искоса и съ видомъ крайняго неодобренія... Я начинаю мечтать о томъ, какъ было бы хорошо, если бы этотъ кольтъ бабахнулъ въ товарища Видемана или, еще лучше, въ самое тов. Шацъ. Но мои розовыя мечтанія прерываетъ скрипучій ржавый голосъ предсѣдательницы: