Игорь Ротарь - Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина [калибрятина]

Азии, потом – голодающие из России и Украины. До начала культурной революции в Синьцзяне

проживало более сотни тысяч русских. Однако после ссоры Мао и Никиты Хрущева

«чистокровным» русским настойчиво предложили эмигрировать, что большинство из них и

сделало.

Почти как в СССР

Сегодня половина населения региона – китайцы-ханьцы, столько же представителей

тюркоязычных народов мусульманского вероисповедания (42 процента уйгуров, 6 процентов

казахов, по одному проценту – киргизов и таджиков).

Интересно, что Пекин практически полностью копирует советскую национальную политику.

Так, в Синьцзяне есть уйгурские, казахские, киргизские и таджикские национальные автономные

районы. Во главе каждого из них стоит представитель титульной нации, а заместитель –

китаец-ханец.

Пустыня Такла-Макан в Синьцзяне

В автономиях есть телевизионные каналы и газеты на местных языках. Для всех

национальностей созданы школы с преподаванием на родном языке, а в институтах действуют

квоты для абитуриентов «из нацменов».

Не забыты даже китайские русские, которых около 11 тысяч, в основном полукровок.

Наиболее многочисленная русская община сохранилась в той же Кульдже, где живут несколько

десятков «чистокровных» славян. В городе есть даже небольшой русский квартал – несколько

домов, отделенных от остальных массивным забором православного кладбища.

Русский дух

Такое впечатление, словно очутился в дореволюционной России. Где-нибудь в Европе

русские эмигранты ассимилировались, а здесь – законсервировались.

Дело не только в старомодных оборотах речи (например, они говорят «перебиваться с хлеба

на квас»), но и в каком-то обостренном чувстве собственного достоинства – империи, пославшей

сюда их предков, давно нет, а это чувство осталось. Гармонь – любимый музыкальный

инструмент, под который по вечерам исполняются уже неведомые современному русскому

народные песни. К обеду непременно подают самодельный квас и выпеченный в собственной

печи теплый хлеб.

В Кульдже (китайцы называют его Инин) есть и русская школа, хотя большинство учеников –

китайцы-ханьцы и уйгуры. Власти предоставляют русским выходной на Пасху и Рождество.

Силами местной администрации даже восстановили православный храм.

Правда, Пекин не потерпит, чтобы местные русские без разрешения сверху общались с РПЦ.

В 2003 году в неприятную историю попал священник Вианор Иванов из пограничного с

Синьцзяном казахстанского города Жаркент. Батюшка без ведома китайских властей отправился

в Кульджу крестить русских детей. В результате не только никого не крестил, но и сам оказался

под домашним арестом в своем гостиничном номере.

«Меня допрашивали на ужасном русском целую неделю! Потом отпустили, но только под

обещание не совершать в Китае никаких религиозных обрядов без разрешения властей», –

рассказывал он мне.

В уйгурской парикмахерской

Апартеид по-уйгурски

Но этот давний инцидент – скорее исключение. В целом у местных русских отношения с

китайцами почти идиллические. Увы, этого нельзя сказать про уйгуров. По сути, здесь действует

негласный апартеид: уйгуры не только никогда не обедают в китайских ресторанах (там

нехаляльная пища), но и избегают делать покупки в магазинах выходцев из метрополии.

Национальный конфликт может спровоцировать даже невинный вопрос «который час?».

Местные китайцы нередко живут по-пекинскому времени (официально утвержденному в

автономии), а уйгуры – по местному, совпадающему с алма-атинским.

«Китайский закон об ограничении рождаемости оскорбляет нашу веру. Мусульманин не

должен жить под властью неверных. А если он согласен на это, то он не правоверный, а мунафик

(лицемер)», – убеждал меня пожилой уйгур, не решившийся назвать свое имя.

Китайские власти прекрасно понимают, что религиозность уйгуров мешает их интеграции, и

действуют достаточно жестко. «Детям до 18 лет и государственным служащим запрещается

посещение мечетей» – гласят вывески практически на всех мечетях Синьцзяна. Жизнь

мусульман полностью контролируется государственными религиозными комитетами, которые и

утверждают кандидатуры исламских священнослужителей.

«Каждую пятницу все имамы идут на собрание в религиозный комитет, где совместно с

чиновниками разрабатывается текст пятничной проповеди. Мы также обязаны сообщать

подробно властям о всех планируемых мусульманских обрядах», – объясняет один из имамов в

Кашгаре.

Семья

Причем давление на верующих усиливается из года в год. До 2017-го очень многие замужние

уйгурки, например, ходили в паранджах. Но с 1 апреля власти автономии специальным указом

запретили такой наряд. Объяснение очень напоминает доводы наших коммунистов времен

кампании против паранджи в Средней Азии в двадцатых годах прошлого столетия. Власти

автономии подчеркивали: паранджа потворствует собственническим инстинктам мужа, а сняв ее,

женщина обретает свободу.

Правда, неясно, как именно будут карать «экстремисток», учитывая, что и «освободить»

уйгурских женщин будет очень непросто: во многих регионах СУАР (например, в Кашгаре и его

окрестностях) так ходит едва ли не половина замужних женщин. Судя по тому, что сообщений о

репрессиях нет, можно предположить, что этот указ выполняется не слишком рьяно.

Непросто приходится не только религиозным женщинам, но и госслужащим, и студентам. Их

могут уволить, отчислить только за то, что они ходят в мечеть и соблюдают мусульманские

обряды.

«Однажды в деканате прознали, что я и еще некоторые студенты-уйгуры держат пост в

Рамадан и ходят в мечеть, – рассказал мне один из местных студентов по имени Салим. – И вот

днем в священный месяц Рамадан нас пригласили в деканат: там был накрыт стол, стояло и

спиртное. Нам объяснили, что преподаватели хотят получше познакомиться с уйгурскими

студентами. Днем в Рамадан есть нельзя, и уж тем более недопустимо для мусульманина

употреблять алкоголь. Но нам пришлось согрешить. Если бы мы отказались есть и пить, о нашей

религиозности стало бы известно, и нас бы отчислили».

Своя тактика есть и у уйгурских чиновников. Они замаливают грехи перед Всевышним после