Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Дело в том, что этот край был заселен в 1765 году, по велению Екатерины II, поляками, выведенными из Польши и раскольниками с «Ветки», которых и водворили по рекам Убе и Ульбе, а также в северные предгорья Алтая. Тут являются уже приволье, зажиточность и своеобразные костюмы, что и отразилось в потомственном населении с благоприятной видовой стороны.

Такова ли картина в Забайкалье? Нет!.. Там народ той же расы гораздо представительнее, как-то разнообразнее, и перемешан от самых типичных блондинов до густо-ярых брюнетов; то же, конечно, относится и к прекрасному полу. Видеть в Забайкалье красивого мужчину, а тем более красивую женщину вовсе не редкость. В особенности такая представительность заметна у так называемых «семейских», то есть старообрядцев.

В том, что встречаются красивые личности в Забайкалье даже в инородцах, я приведу небольшую выписку из известной местной поэмы «Авван и Гайро» одного нерчинского пииты, Ф. И. Бальдауфа, который написал ее для своего приятеля, горного чиновника И. П. Корнилова.

Злые языки говорят, что на алтайском населении отразилась печать забитости и плюгавости со времен обязательного труда, когда народ якобы недосыпал и недоедал. Но ведь это было уже давно, и тот обязательный труд существовал и в Нерчинском крае. Почему же там более благоприятная картина? Мне кажется, вот почему.

В Забайкалье, а в особенности в Нерчинском крае, слишком много пришлого элемента. Кого тут только нет? Поляки, евреи, грузины, армяне, черкесы, татары, немцы, шведы и даже французы и турки. Положим, что все они явились туда подневольно, но тем не менее эта самая подневольность заставляет их смешаться с населением края, а при этом смешении произошло как бы обновление крови, что и отразилось благоприятно на видовом изменении расы. Разберите любую семью в Нерчинском крае и вы непременно доищетесь, что в ней кто-нибудь из родичей был какой-нибудь ссыльный и чаще всего не русский.

Так или не так, но ничего подобного не могло быть на Алтае, потому расовая кровь и осталась в застое.

Кроме того, мне кажется, что в этом случае имело и имеет большое влияние «жизненное довольство». Сколько я заметил, в общем, забайкальцы живут зажиточнее алтайцев. Где на Алтае те громадные табуны рогатого скота, баранов, лошадей, от которых «ломятся» степи южного Забайкалья? Где те рысаки, иноходцы, «бегунцы» (скакуны), каких вы найдете не только в заводах и рудниках, но и почти в каждой забайкальской деревне? Что это доказывает, как не зажиточность живущего там люда?.. Тысячу раз прав наш любимый поэт Н. А. Некрасов, так метко сказавший в своей поэме «Дедушка» о приволье и богатстве Забайкальского края.

В общем, недурно живут и на Алтае, но бедности тут больше и если нет пока пролетариата, то с организацией всеобщей воинской повинности появилось много отрезанных ломтей, которые от семьи поотстали и к людям не пристали; но это не есть недостаток народности края, а теперь едва ли не общая мозоль «всея Руси».

Странно однако же, но по отзывам многих старожилов выходит так, что бывшие «бергалы» и «подзаводские крестьяне» жили при обязательном труде лучше. Они тогда не несли тех повинностей и обеспечивались во многом от казны, а при догляде так сильно не пьянствовали, и далеко не было того нравственного разврата, который заметен теперь.

Что же касается духа русской народности, то он стушевывается с каждым годом все больше и больше. Грустно и тяжело сказать, а, присмотревшись, выходит так, что этот «дух» почти целиком перешел в кабак и уже оттуда, звеня штофом, в безобразном виде, с диким ревом и потрясая кулаками, является на улицы, а затем и домой… Положим, что такой дух бывал и прежде, но бывал он у пожилых людей, а ныне перешел не только на молодежь, но и на юных подростков, которые не стыдятся и не таятся в своем безобразии, но напротив, бравируют и бахвалятся, или «пялятся», как говорят сибиряки, а придя домой, смело воюют даже со своими тятьками и мамками.

Неужели и это еще не нравственное растление?.. И могло ли быть оно прежде? Нет! И его, действительно, не было и не было потому, что «Бог был пониже, а власть поближе».

Еще на моей памяти эта самая молодежь вела себя иначе, и в первый же праздник, приодевшись, выходила в девичьи хороводы, бегала в «беги», качалась на самодельных качелях, играла в «разлуку», скакала на досках и именно ухаживала за прекрасным полом. Она дышала другим чувством, теплее становилась к своим близким и сердечнее к своей избранной, зная и понимая, что такое любовь!

Так ли это теперь? Увы, нет! Нет!!.

Ныне хороводы стушевываются; их составляет как бы нехотя один прекрасный пол, который или заискивает уже сам, или обегает, завидя пьяную вереницу молодежи, предвидя ее бесцеремонное отношение или какой-нибудь скандал. В Сузуне бывало даже смешно иногда смотреть на игру в горелки, или, как здесь говорят, «в разлуку», потому что прекрасный пол даже не бегает, а как бы считая это уже «старым», только жеманно ходит. Где же тут быстрота движений, ловкость, грация?.. Где же тут соревнование, стремление поймать возлюбленную, не поддаться немилой, шепнуть кому надо любезность?.. Где же тут тот огонь, тот серебристый смех, та кипучая жизнь, которые прежде волновали молодежь, затрагивали ретивое, составляли поэзию?.. Куда же все это девалось? В какой тине погрязло? Где, в какой паутине замоталась эта бывшая русская жизнь, неподдельная удаль?.. Бывало, смотришь, смотришь на этих поползух, да и плюнешь невольно!..