Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

В хороший ход эта рыбалка крайне интересна и заманчива, как-то невольно возбуждает нервы и своей таинственностью производит особое впечатление. Тут для истого рыбака дороги те минуты, когда крупная рыба начнет подходить к канавке, хмурит поверхность воды и затем, повернувшись набок, сбелеет в ночной темноте брюшком, а потом довольно быстро понесется по канавке. Но лучший момент все-таки тот, когда крупный окунь первый раз повернется и мелькнет брюшком в вершине протока. Момент этот напоминал мне те счастливые секунды, когда, бывало, при карауле диких коз на «солянках» в Восточной Сибири первый раз мелькнет козуля своим беловатым задком во мраке ночи и точно скажет, что вот она, тут, в нескольких шагах от притаившегося охотника!.. Ну какие же минуты обыденной жизни могут сравниться с этим приятным ощущением?.. С подобным моментом может еще посоперничать, мне кажется, только один — это момент появления в сумраке ночи знакомого силуэта поджидаемой втайне подруги, которая, решившись на свидание, боится не только встречи, но и собственной поступи, пугается своей движущейся тени!..

Как-то летом ехал я в тарантасе с тем же Широковым по Барнаульскому тракту и вот, неподалеку от поскотины, мы увидали перебегающий дорогу выводок белых куропаток. Я тотчас выдернул из чехла всегда готовое на всякий случай ружье и успел еще на ходу экипажа выстрелить в то время, когда все молодые бежали гуськом за маткой по мелкой траве придорожья. Мне посчастливилось убить двух, остальные поднялись и улетели за опушку леса. Собаки со мной не было и разыскивать перелетевших и попрятавшихся куропаток не представлялось возможным, а потому мы, довольные и тем, что попало случайно, поехали дальше. Но, подкатив к запертой поскотине, мы остановились, и ямщик крикнул сторожа, который лежал в плохо сделанном балагане из молодых березок.

— Эй, дедушка! Отвори-ка ворота!

Но отзыва не последовало, и только небольшой огонек курился и потрескивал в самом помещении. Ямщик повторил крик, но с тем же успехом.

— Ну и старик, язви его, пархатого! Ругаться — так его дело! — сказал он и сплюнул в сторону.

— Эй, дедко! Ведь ты сгоришь! — закричал уже Широков.

— А ты сдуришь! — отозвался сердито старик из балагана и все-таки не вылез отворить ворота.

В это время я увидал, что огонек вдруг выскочил сбоку шалаша по какой-то былинке и тотчас «поймался» за сухие веточки березы.

— Он и в самом деле сгорит, — сказал я поспешно, — смотрите, огонь уж схватился за крышу!

— Вылезай скорей!! Ты ведь горишь! — заревел ямщик и полез с козел.

— Ну погодишь, покуль не сдуришь! — опять отозвался сердито старик из балагана.

В это время огонь уже охватил сухие березки и языками полетел кверху.

— Вылезай, язви тебя! Ты ведь горишь! — закричал сурово Широков, торопливо вылезая из экипажа, а я подхватил вожжи, удерживая лошадей, заволновавшихся от близкого пожара.

Вдруг весь шалаш вспыхнул и ругательный старик опрометью выскочил в небольшую дыру, которую еще не охватило огнем. Он судорожно кашлял от дыма и торопливо оскребал руками голову и бороду от налетевших на них искр.

— Что? Вот те и сдуришь! — сказал невольно Широков и побежал с ямщиком к балагану, чтоб поскорее разбросать горящие березки и что можно спасти из вещей старика. Но было уже поздно. Повытертая старая шубенка, ветхий азямишко и холщовый мешочек — все его достояние затлели и дымились. Их кое-как затоптали ногами.

— Зараза вас зарази, окаянных! Не могли вовремя сказать! — прокашливаясь, ругался старик и угрожающе жестикулировал заскорузлыми руками.

— Вот так выслужили! — сказал, отплевываясь, ямщик, залезая на козлы…

Кстати, расскажу и другой случай из моих путешествий с Широковым. Поехали мы однажды летом порыбачить на Бобровскую мельницу. Под шлюзом этой мельницы, случалось, очень хорошо брали на удочку окуни и нередко попадали из них довольно крупные экземпляры, что, конечно, и заманивало ехать на эту мельницу. Так как мы предполагали поездить вечером с острогой, то завезли с собой лодку и наготовили побольше смолья. С нами поехал и еще товарищ — Чупин, здоровый человек и хороший рыбак, а кучером и помощником по части хозяйственной — тот же неизменный Архипыч.

Так как мы поехали с утра, то времени было слишком достаточно, чтобы поудить, поесть свежей ухи и отдохнуть в то время, когда рыба переставала клевать. Месяц был «на молоду», ветер тянул с юга, вода после разлива давно осветлела — значит, все шансы благоприятствовали, и мы, действительно, надергали много всякой всячины, как мелкой, так и довольно крупной.

Но вот подошел и вечер. Мы снарядили лодку, поставили на ее носу железный решетчатый таган, разожгли смолье и тихо отправились по подмельничным плесам. Ночь была довольно темная, и огонь хорошо освещал даже в глубоких местах речки Малого Сузуна, так что на ее дне видна была не только мелкая рыбешка, но даже камешки и небольшие водоросли.

Широков сидел на корме с «правильным» веслом, я поместился на середину с сачком, а Чупин, как считающийся между рыбаками хорошим бойцом острогой, стал у носа лодки со смертоносным оружием наготове.

Как тихо плыла наша лодочка, мерно покачиваясь на быстрых местах и плавно подвигаясь по тихим плесам, без всякого шума и плеска веслом! Как эффектно и причудливо освещал огонь береговые кусты, то обагряя их в золотой пурпур, то бросая на них только желтоватый отблеск и тушуя группы листвы в полутени, или оставляя их почти черными силуэтами! Такие картины чрезвычайно разнообразно сменялись почти ежеминутно по мере движения нашей лодки. Какой игрой красноватого освещения пробегали лучи по лицам и одеянью Широкова и Чупина!.. Какие отпечатки души и настроения озарял огонь на их физиономиях, где замечалось то внимание, то улыбка, то что-то непонятное и даже страх!..

Но вот красноватый луч блеснул вдруг по одной стороне приподнятой ручки остроги — затем он моментально исчез, мелькнула согнувшаяся фигура Чупина, сильно качнулась на один бок наша лодочка и послышалось сначала короткое взбулькиванье воды, затем тупой, с каким-то пучканьем удар остроги.

— Придержи, придержи маленько! — сказал Чупин вполголоса Широкову и вскоре вытащил из воды порядочную щуку, которая била хвостом и широко разевала зубастую пасть.

— Вот не докуль тебе озорничать! — проговорил Широков и торопливо привернул лодку к берегу, чтобы отряхнуть с тагана угли и положить нового смолья.

— Нет, это не та, Степан Васильевич, — сказал серьезно Чупин и стал колотушкой сбивать с остроги пронзенную около жабер щуку.

Поправившись и покурив у берега, мы так же тихо и плавно поехали дальше. Убили еще несколько щучек, довольно крупных окуней и потом, после второго отдыха, поплыли на другой берег речки. Подплывая к одному большому кусту, у которого довольно крутой берег прямо опускался в темное и широкое плесо, Чупин вдруг несколько пригнулся, как бы рассматривая что-то в воде, потом замахнулся острогой, собираясь, по-видимому, ударить со всей силы… Но удержался, пожал плечами и лодка тихо прошла мимо, а Чупин помаячил рукой, чтоб Широков взял на воду, заворотил и заехал снова.