Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Говоря об Алтае, я позволю себе сказать еще несколько слов об обитателях Сузуна и их жизни, думая, что эти заметки не будут лишними, как только придется мне коснуться этнографии Алтая. Не лишни они уже потому, что некоторые из них касаются всего населения Алтая, другие характеризуют местные условия жизни.

Выше упоминая о нынешнем простом и бесцеремонном отношении молодежи к прекрасному полу и отчасти обратно, нельзя однако же не сказать и о том, что в массе населения все-таки проявляются проблески если не любви, то по крайней мере привязанности. Доказательством этого отрадного отношения, еще не совсем потухшего в современном материализме, служат отчасти «беглые свадьбы», которые частенько встречаются в жизни народа.

Это явление хотя и нарушает правила общественного строя, но оно в духе русской удали и пока еще не умерло в народе, как бы говоря о том, что и в грубой натуре человека все еще тлеет та искра, которая напоминает что-то теплое, старое. Вот почему я отношусь к нему симпатично и помещаю в этих заметках.

Интересно иногда прослушать историю какого-нибудь побега невесты и невольно только удивляешься, к каким тончайшим хитростям прибегает прекрасный пол, чтоб внезапно улетучиться из родительского дома, где, при малейшем подозрении, принимаются в свою очередь всевозможные меры, чтобы предупредить побег. Конечно, мотивами последних бывает большей частью нерасположение родителей к личности жениха, либо по его несостоятельности, либо по дурному поведению и проч. И, глядишь, все-таки хитрость и любовь или привязанность девушки перехитрит бдительность надзора! Один миг, или лучше сказать зевок в условленное время решает все — и вот еще теплая постель девушки только скажет о внезапном исчезновении ее обитательницы!.. И эта теплота или холод, или, наконец, какая-нибудь повитая кукла на ложе, могут примерно сказать о времени этого моментального исчезновения.

Зато надо видеть, с какой быстротой несется сбежавшая со своим суженым или каким-либо подставным лицом через долины и горы, поднимая целые вихри пыли или снежной изморози, чтоб уйти от погони и успеть надеть в «подговоренной» церкви венцы и услышать решающий возглас «Исайя, ликуй!»

Но нередко в Сибири в таких случаях уносят беглянку или лихой скакун, или тихая бесследная лодочка по быстрому течению родной реки!..

Зато с какой поспешностью летит тем или другим способом погоня, если домашние хватятся вовремя, чтоб догнать беглянку.

По отзывам многих, никакое чувство страха не сравнится с тем, какой ощущается в трепещущей груди сибирской «Джульетты» во время побега. Каким робким и вместе с тем зорким оком смотрит она назад, приглядывается к каждой чернове, появляющейся вдали на оставленном ею пути!.. С каким напряжением прислушивается она ко всякому не только звуку, но даже и шороху позади ее экипажа!.. И, Боже, какой ужас выражается на молодом личике, когда она завидит или заслышит действительно приближающуюся погоню!..

Недаром они говорят, что все это время какая-то особая давящая истома подступает под горло, точно воздуха не хватает для легких, и тревожное сердце бьется «как голубь», и каждую минуту словно хочет вылететь из высоко подымающейся груди…

Из этого я прихожу к тому заключению, что если в быту народа есть еще, во имя любви, «беглые свадьбы», то значит, холодная рука материального века еще не наложила на него той гробовой печати, под которой уже умерли многие добрые и теплые качества русской жизни. И дай Бог, чтобы та ржавая плесень Запада, которая, как смердящий червь, ползет на Восток, вовек не подточила того самобытного строя, той могучей расы, из которой вышли герои Севастополя, Шипки, Балкан, — и те недюжинные натуры, которые с красным крестом на груди, как ангелы-хранители, добровольно шли помогать своим братьям и облегчать их страдания под градом пуль и ядер, задыхаясь в пороховом дыму и захлебываясь даже неприятельской кровью!..

Покончив пока с этнографией, я попробую возвратиться к весне, к тому времени, когда, пропустив полую воду через заводскую плотину, исправив все шлюзы и вычистив заводской пруд, крепко запрут все вешняки шлюза и тем прекратят течение речки Малый Сузун. Мы, то есть рыбак Широков и я, всегда с нетерпением ждали этот день, первый после закрытия, и в тот же вечер, лишь только стемнеет, отправлялись на особого рода рыбалку.

Дело в том, что во время весеннего спуска воды из плотины, ниже главного шлюза, в так называемом бучиле, о котором я упомянул выше, всегда образуется от сильного боя воды большая и глубокая яма, в которой остается крупная рыба.

Так как запор ставней (вешняков) и засыпка их с воды назьмом всегда происходит в один день, то мы, тотчас по прекращении течения воды в бучило, разбирали находящиеся ниже его камни и делали в них канаву, которую вверху, под самым бучилом, плотно закладывали теми же камешками и глиной, чтоб до нужного времени не сбегала по ней вода из образовавшегося под бучилом стоячего озерка или омута. Вследствие этого вся рыба, находящаяся в этом садке, не могла выйти в реку, а между тем она, после такого боя и шума воды, вдруг, очутившись в тихом омуте, всегда рвалась на свободу.

И вот, лишь только проходил вечер и наступала тишина, мы тотчас осторожно разбирали глиняную забойку и опускали воду из омута в канаву. Она тихо сбегала по ней и открывала свободный путь в речку, но тут-то и была наша рыбалка.

Обыкновенно случалось так, что лишь только начинала сбегать вода, как рыба поднималась кверху и искала этот спасительный выход. Вот в это-то время и надо было сидеть как можно тише и не курить, чтоб не было видно огня. Все крупные окуни, найдя выход в канаву, сначала прятались и ждали, когда совсем стемнеет и наступит ночь. Но лишь только наступало это время и мрак окутывал бучило и как бы прятал нас, крупные окуни снова являлись к канаве и все еще не решались спуститься в нее. Они точно высматривали, нет ли какой-нибудь опасности и как бы пробовали выход. В это время зевать не следовало и тотчас надо было как можно тише ставить небольшой круглый сачок в воду протока.

И вот какой-нибудь смельчак или избранник из больших окуней вдруг быстро повертывался на бок и спускался в канаву. Он тихо поплескивал хвостом, и его бойко несло течением прямо в подставленный сак. Большей частию случалось так, что за первым смельчаком следовали по канавке и другие окуни, поэтому надо было иметь в запасе другой сачок, чтоб не пропустить добычи или как можно скорее вынимать попавшую.