Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

— Ты, дедушка, поди-ка уснул, как отдыхал, вот тебе и приснилось.

— Какой же, барин, сон, коли промышлять пошли?

— Ну так знаешь, что это было?

— Нет, барин, не знаю, а кумекаю, что это ен, сам нечистый пужал нас.

— Нет, дедушка! Никакого нечистого нет, а это наверное было землетрясение. Ведь поди-ко слыхал, что земля иногда трясется?

— Слышал, как не слыхать? Ну, пожалуй, что это схоже. У нас той ночи, сказывали бабы, посуда тряслась на полках, окна потенькивали; дак мы не поверили, думали, врут, алибо заспали, во сне вот, мол, и причудилось.

— Нет, Субботин! Бабы ваши не заспали, а ты, значит, и слышал в лесу землетрясение.

— Может, и так, барин. На все воля Божья!.. Вон и в церквах молятся об избавлении от огня и меча, потопа и труса! Только тогды товарищ-то мой сильно перепужался, в госпитале лежал сколько-то ден…

И действительно, если мы обратим внимание на имеющиеся сведения о землетрясениях на Алтае, то увидим, что они повторялись за недавнее относительно время довольно часто. Например, 25 ноября 1846 года было легкое землетрясение в Барнауле, 12 декабря 1857 года — в Семипалатинске, 2 января 1887 года — в Бийске, а 4 марта 1882 года было при мне в Сузуне; оно ощущалось в то же время в Томске и Барнауле.

Однажды в осеннюю непогодь я перед вечером возвращался с охоты и встретил уже на улице Сузуна высокую старуху, которая в одном платьишке и босая шла по снежным лужам. Она была до того стара и безобразна, что я невольно обратил на нее внимание и потому спросил Архипыча, чья это старуха. Он назвал мне фамилию, но я теперь ее не вспомню.

— Ну, брат Архипыч, этакая во сне приснится — заревешь лихоматом! — сказал я шутя.

— Беда, барин, чистая! У ней словно все 77 жил стянуло в одно место, да так и закоковело до смерти. Вот она и ходит, как астралябия, пока не сунется в каку-нибудь канаву… А у ней, барин, и гроб приготовлен, под кроватью стоит. Такая набожная и древняя старушка!..

Что многие делают себе гробы еще при жизни — это факт общеизвестный в России. Так, однажды в Сузуне пришел ко мне старичок и попросил дать ему из казны три тесницы. Я спросил, на что они ему.

— Да вишь, барин, домовище хочу себе изладить, пока жив. Оно лучше будет, как сам-то сроблю, надежней, да и спокойней будет.

Я, конечно, не отказал, и старичок, крайне довольный мной, причитая разные доброжелательства, крестясь, ушел получать тесницы.

Надо заметить, что в Сузунском заводе много десятков тысяч пудов сернистых руд обрабатывают в «пожогах»; в это время отделяется большое количество сернистой кислоты и нередко по всему селению пахнет тухлыми яйцами, а возгонная сера тонким желтоватым налетом садится поблизости пожогов, что в особенности заметно на дождевых лужах. От таких сернистых отделений поблизости завода не живут куры и пропадают вместе с некоторыми злаками, растущими в огородах. Вся медная посуда и серебряные вещи чернеют до того, что их трудно отчистить. По этому случаю пожоги по возможности делаются осенью и зимою. Вследствие этого всегда говорили и думали, что жители Сузунского завода застрахованы от разных эпидемий, но это неверно по многим наблюдениям, а ныне давно не бывавшая гостья в Сибири — холера унесла много жертв из населения, не побоявшись и сернистых ядовитых газов.

Тут считаю не лишним заметить, что первая холера в Сибири была в 1849 году, и потом она повторилась по пересыльным тюрьмам в 1870-х годах, то есть уже в то время, когда Томск был связан с Тюменью пароходным сообщением. С этого же времени и с открытия переселения в Сибирь новоселов из России, тут появились и такие болезни, каких прежде не было вовсе, например, дифтерит. Когда переселенцы передвигались понемногу и шли сухим путем, то смертность в их среде была ничтожна и болезни не имели эпидемического характера. Но с открытием железной дороги и пароходной транспортировки эпидемии в среде переселяющихся были уже не редкостью и сделались почти обычным явлением. Причиною этого грустного факта можно считать скученность людей на пароходах и баржах, где они помещались нередко втрое больше того, чем следовало поместить на этих судах. Поэтому обо всем, что претерпевали переселенцы во время долгих передвижений по водному пути, особенно при появлении эпидемий, например, тифа, дизентерии, оспы, скарлатины, дифтерита и других болезней, просто говорить страшно. Тут смертность была ужасная и в детском возрасте доходила до 90 процентов и более!.. Трудно кратко выразить и то ужасное состояние, когда новоселы и приезжали поздно, иногда с последними рейсами и, не имея возможности устроиться, поневоле гнездились в маленьких, душных и наскоро поставленных помещениях, тем более потому, что пароходы и баржи «сбрасывали» их там, где уже население, вследствие прежних передвижений, было скучено, и новоселы не могли «расползаться» по тем местам, куда им хотелось попасть, или где им предназначались пункты поселков.

Так, по отчету алтайского объездного врача за 1881 год представляется, например, такая картина: в избушке новосела в 7 аршин длиною, 6 аршин шириною и 3 аршина высотою осенью и зимой помещалось 18 жильцов — 14 взрослых и 4 детей!.. Кроме того, тут же должны были найти приют домашняя птица и мелкий скот — телята, ягнята и проч. Можете себе представить, что это было за гнездо смрада и грязи, где жили люди, прибывшие в Сибирь!..

Не менее ужасным бичом Алтая являются и скотские эпизоотии — чума и сибирская язва. В мое время поражающее исчезновение скота особенно свирепствовало с 1881 года, когда эпизоотия переходила из одного места в другое; а в 1884 году чума рогатого скота охватила почти весь Алтай, и в округах Барнаульском, Бийском и Кузнецком погребено и сожжено по официальным сведениям 206508 голов рогатого скота, но в натуре эта цифра гораздо больше. Такая потеря в народной экономии выражается по меньшей мере в три миллиона рублей!.. А какие громадные суммы потрачены в городах и селах за этот период на борьбу с эпизоотией, когда приходилось всю эту массу павшего скота зарывать или сжигать ежедневно по несколько штук, не давая им накопляться.

Интересно читать в отчетах врачебной управы, когда она, описывая многие трудности при принятии мер к прекращению эпизоотии и борьбе с косностью темного люда, говорит о том грустном факте, что «чиновники по крестьянским делам (бывшие мировые) смотрят на повальные болезни как на дело, касающееся одного ветеринара».

Упомянув же о косности народа, нельзя не сказать, что эта косность доходила не только до безобразия, но до какого-то идиотизма и злорадства к ближнему. Так, например, многие для извлечения больной скотины проталкивали ей через горло живую рыбу. Потеряв скот на своем дворе и видя, что «Господь милует» другого, сердобольные соседи нарочно перебрасывали во дворы и стайки зачумленные нечистоты, чтоб и у него была та же «немилость Божья»!.. Вот вам и народная самопомощь!..