Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Но полнейшая тишина и мрак ночи были ответом. Я поднялся с могилки, свистнул собакам и сказал молодежи: «Ну-ка, пойдемте, посмотрим, что там такое?»

Лишь только мы двинулись, собаки побежали вперед, мелькнули между могилками и с визгом и лаем бросились в темноту леса. Мы пошли за ними — и что же оказалось? Большая мохнатая сибирская кошка, фыркая, взмыла от собак на березу и, мелькая загоревшимися глазами, уселась на суке…

Но в другой раз, уже зимою, около того же места могла бы выйти история иного сорта и, слава Богу, что мы успели вовремя возвратиться домой.

Часу в седьмом вечера, когда мы только что пришли с гулянья, ко мне прибежал Архипыч и сказал, чтобы я скорее брал ружье и ехал к Сузунскому броду.

— Да что там такое случилось? — спросил я.

— Там, барин, целое стадо волков, должно быть, свадьба. Я ехал с сеном и только, значит, хотел спуститься на брод, как слышу какой-то гвалт и людской рев. Я испужался, остановился, гляжу — с того взвоза бегут на простых крестьяне, — верно, сено же возили на завод, — увидали меня, узнали, да и кричат: «Не езди, не езди, Архипыч, там целое стадо волков на самой дороге, мы, вот, и вчетвером, да едва проехали, ступай в объезд!..» Вот я скорей зазворотился, да потихоньку и проехал у кладбища, а у них там на лугу такой вой и потасовка идет, страсть!..

— Да ведь я, Архипыч, сейчас там был, гулять ходил.

— Ой нет, барин! Смотрите-ка, что они там делают!..

Я тотчас послал на конюшню за лошадьми. Мне живо запрягли пару в кошевку, я зарядил два ружья картечью и вместе с Архипычем и старостой отправился к броду. Но там уже никого не было. На другой день, утром, я нарочно поехал посмотреть то место, где волки праздновали кровавую свадьбу. Большая «утолока» около самой дороги была избита волчьими лапами и облита почти вся кровью, местами валялась обмусленная волчья шерсть и клочья кожи, да остался обгрызок волчьей лапы.

И вся эта баталия и кровавая тризна произошла, вероятно, не более как через 20 или 30 минут после нашего ухода.

Вроде того же был с нами случай и летом. Не упомню, когда именно, после сильного дождя днем, к вечеру совершенно выяснило и показавшаяся полная луна, причудливо выглядывая из-за соснового леса, сманила нас на прогулку. Долго не думая, мы в той же компании живо собрались, свистнули собак и отправились к лесу. Выйдя на барнаульский тракт, окруженный со всех сторон бором, мы почему-то захотели прогуляться не тут, а лесной дорожкой, которая вела к поповской мельнице на речке Большой Сузун. Тут, по узкости этой дорожки, пролегающей в чаще леса, прогулка казалась гораздо интересней, а луна, поднимаясь все выше и выше, манила в те дебри, где так фантастично пробивались ее лучи, или, выбиваясь полным снопом света, так эффектно и причудливо освещали целые группы сосновых и лиственных деревьев.

Идя довольно скоро и разговаривая, мы зашли далеконько и только заметив, что луна поднялась уже высоко, решили вернуться. Но нам не хотелось идти тем же путем обратно, и мы вздумали пробраться поперечными лесными дорожками на тракт. Нам казалось, что он недалеко и прошел параллельно нашему первому пути. В действительности же оказалось, что тракт шел несколько вправо, а поповская дорожка влево, так что образовавшийся между ними клин в линии нашего пересечения был не менее трех верст!..

К счастью, я, по всегдашней своей манере все примечать и наблюдать, обратил внимание на то, что когда мы шли вперед, то луна была прямо перед нами, а когда мы поворотили направо, к тракту, она должна была остаться с левой стороны. Она одна могла быть нашей путеводительницей. И действительно, вышло так, потому что поперечные дорожки то исчезали, то появлялись снова в неопределенном направлении, и мы совершенно в них запутались. Пришлось волей-неволей держаться только левого освещения луны и идти уже без дороги, пробираясь по чаще леса.

Строго следя за этим, я был вполне убежден, что иду правильно и, конечно, рано или поздно выйду на тракт, а потому шутил с молодежью и не давал им сомневаться в избранном направлении.

— А что ты, Санька, будешь делать, если на нас нападут, например, волки? — спросил я своего сынишку.

— А я, папочка, полезу с тобой на сосенку, там не достанут.

— Это, брат, верно, они по деревьям не лазают.

Но не успел я договорить, как собаки, все время бегавшие неподалеку от нас, вдруг бросились в сторону и тотчас же воротились, поджав хвосты, ощетинившись и тихо, как бы про себя, ворча и повизгивая.

Мы остановились и невольно стали приглядываться в ту чащу, куда было бросились наши собаки и так постыдно, а в этом случае благоразумно, ретировались. Однако ж, ничего особенного не заметив, мы отправились дальше и на всякий случай запаслись толстыми сучьями. Прошли мы еще немного, и нам удалось выбраться на чистую полянку, а за ней показались и столбы трактовой дороги.

— Вот, слава Богу, и тракт! — сказал я, крайне довольный таким исходом.

В это самое время сзади нас, в лесу, раздался жалобный визг как будто небольшой собачонки, а вскоре послышался страшный волчий концерт, который начинался с грубых нот стариков и кончался высокими нотками молодого волчьего поколения.

По всей вероятности, мы прошли мимо самого гнезда, таившегося в той чаще леса, куда бросались собаки.

Такая прогулка после дождя вымочила нас до того, что на нас не было сухого кусочка, и мы благополучно возвратились домой уже во втором часу ночи.

Выше я упомянул, что в окрестностях Сузунского завода водится очень много тетеревей. И действительно, тут они живут не только по полям, сенокосам, но и в лесу, где тоже выводят молодых. Поэтому понятно, почему я, страстный охотник, всегда с большим нетерпением ежегодно ожидал лета. И вот, лишь подходила половина июля, я обыкновенно отправлялся сначала в ближайшие окрестности, а затем ездил уже и подальше, с ночевкой.

Для этих последних охот я познакомился с крестьянином Павлом Архиповым из деревни Мыльниковой, которая находится от Сузуна в 18 верстах. Этот простой и добродушный человек среднего роста и самой обыкновенной русской наружности был страстным охотником, держал у себя хороших лаек и считался в деревне первым «ружейником». Павел хоть и не умел красно говорить, но как охотник все хорошо знал по-своему, понимал и скоро усваивал то, что нужно для нашего брата-охотника и, как человек, был хороших честных правил, водки пил мало и обладал замечательной памятью, сметливостью, наблюдательностью и простым русским здравым смыслом. Все это постоянно отражалось в его умных серых глазах, в его практичных приемах на всякое дело и основательно умном суждении в пределах его знаний и понимания окружающей жизни. Жаль только одно — он был безграмотен. Жил он хоть и не богато, но и не бедно, имел весь крестьянский обиход, сеял разного рода хлеб, держал свою мельницу и небольшую пасеку.