Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Однажды, при такой веселой рыбалке, мне довелось снова послушать много видавшего и немало пережившего, уважаемого Савелия Максимовича.

— Раз, в весеннее половодье, когда вода напирает на луга, а рыба тут же вслед за водой лезет из реки, был я на дупелиной охоте за Обью. Иду по гривке около дороги, которую только что затопило, потому что вода так и киснет, как на опаре и чуть только меня не обгоняет; иду да и вижу, что кто-то всплеснулся в дорожной колее. Думаю, что за оказия? Кто же в нее забрался? Подошел поближе и увидал, что по колее-то идет на луга щука, да и порядочная — аршинница! Постой-ка, мол, я тебя, голубушку, взбрызну! А она, значит, увидала меня, да и захлесталась не на милость Божью, а деваться-то некуда, повернуться в колее не может, да и вперед ускокнуть нельзя — еще мелко. Вот я приложился, да как цопнул ее дупелинником под жабры, она и растянулась! Так, знаете, после никто не верил, что я убил ее из дробовика, да еще где — в колее! Врешь, говорят, смеешься!..

— А помните, Савелий Максимыч, — сказал один из товарищей, — как К-ов весной «кривдой» ловил на Оби? Сколько потом смеху было! Тот не по-вашему поступил, он привязал лодку у куста, да и уселся «кривдить» пониже. Поймал одного налима — да как заправский рыбак и говорит: «Не тот!» — и бросил его в лодку. Распустил опять «кривду», ждет; вот, маленько погодя, у него кто-то стукнул в сетку; он захлопнул жерди, посмотрел — опять налим такой же величины. Ну, взял его, да и снова говорит: «Не тот», — и этого бросил в лодку же. Вот сидит — и опять стукнуло, вынул — налим! Да так до шести раз, а он все приговаривает: «Не тот», да и думает: «Слава Господу, как ловко попадают, и все „ровнячки“ точно отмерены!..» Наконец, обернулся к лодке и видит, что налим-то уцепился хвостом за борт, да и вывернулся в воду!.. Тогда только догадался он, в чем дело, когда увидел, что в лодке-то пусто и бросил с досады «кривду». Он, значит, шесть раз поймал одного и того же налима! Вот те и «не тот», а в сущности все тот же самый!.. Сам ведь рассказывал про себя эту диковину, помните?

— Как не помнить, помню. Еще сколько тогда хохотали, да и сам он помирал со смеху. Уморил, будь он не ладен! Только трясется, да плюется, вспоминая свою охоту.

— А вот как раз против этого места, на той стороне, — продолжал дедушка, — покойник Айдаров Михаил Петрович, знаете, какую штуку со мной сделал? Попросил он меня свозить его в моей лодке на дупелиную охоту. Ну, я, конечно, с большим удовольствием предложил ему свои услуги, — ведь нельзя и не угодить, — знаете сами, какой он человек был, — беда! Попробуй-ка отказать его превосходительству! Вот, поехали. Привез я его на самое лучшее место. Ходит, палит не на живот, а на смерть, — доволен, что много птицы. Ну, а я, откровенно говоря, подальше, чтоб, значит, не мешать: знаю, что не любит, пусть, мол, потешится… Вот и зайди же, как на грех, туча. Вижу, дело не ладно, надо поскорей домой убираться. Вот я подошел, да и говорю.

— Михаил Петрович, видите, какая синеха заходит?

— Ну так что за беда, что заходит? Ты уж, талова голова, испугался? Не бойся, не сахарный, не размокнешь.

— Да, видите, дело-то заречное: с Обью шутить нельзя, надо поскорей домой убираться.

— Ничего, пройдем мороком.

Вижу я, что с ним ничего не поделаешь, взял, да и пошел на свое место; пошел и слышу, что гром вдали погромыхивает — штука худая! Нет, думаю, ворочусь и попытаюсь его сманить. Гляжу, а его на берегу-то уж нет! Мой Михайло Петрович уселся уж в лодку и отчаливает. Я глазам не верю, кричу: «Постойте, постойте, меня-то возьмите!..»

— А ты где был, талова голова? Вишь, какая туча заходит, а тебя ждать!

— Что вы, Михайло Петрович, помилуйте! Куда ж я денусь в одном пальтишке?

— А вперед не зевай, талова голова! — кричит он мне из лодки, уже отъехав сажен десять от берега.

Я, знаете, стою на берегу, да и думаю — шутит! Не может быть, чтоб он меня бросил. Стою и кричу опять же. А он и внимания не обращает, плывет, да и только! Тут так мне стало обидно, что я, откровенно говоря, заплакал. Думаю, Господи, да что ж это такое? Ведь такого колена ни один мужик не удерет, а тут царской милостью жалованный генерал!.. Генерал, которому я же хотел услужить и повез в своей лодке.

Что ж бы вы думали? Ведь так и уехал! Ну, мол, все же одумается, пошлет обратно хоть лодку… Вот я ждать, вот ждать… А начал накрапывать дождик. Вижу, беда!.. Зашел в кусты, хотел балагашик сделать, да одними руками много не сделаешь. Тут полил дождь, поднялась гроза, а мне и притулиться некуда. И так меня отмочалило, что хоть выжми, продрог, зуб на зуб не попадает, а кроме патронташа ничего с собой нет. Хотел было через ружье добыть огня, разладить костер и погреться, но все смокло, добыть нельзя; ну, думаю, ночью совсем околею. Вдруг слышу, на реке веслами постукивают. Бегу к берегу, смотрю, рыбаки едут половить после дождя. Вот я обрадовался, да и ребята-то все знакомые! Стал я их просить: «Перевезите, мол, сделайте милость, я вам заплачу, а то совсем околел!» Извольте, говорят, садитесь. Дали мне зипун, чтоб накрыться и давай спрашивать, как я тут очутился. Я им что-то наврал, потому что стыдно было сказать, что меня бросил, да еще кто? — генерал!.. Так и добрался до дому, и своим посовестился сказать правду об этом.

— Что же потом Айдаров? — спросил я.

— А ничего, только хохочет! Словно пошутил остроумно.

— Хороша шутка!

— А знаете, он раз на тетеревиной охоте этак же меня бросил. И пусть бы я ушел куда далеко, а то ведь тут же был, поблизости. С ним пива не уваришь: и вместе не ходи, и далеко не отлучайся, словно для меня тетери особо насажены в поле!.. Попал мне выводок — я и утянулся за колок, да и постреливаю. Потом вышел на чистое место, смотрю, нет Михаила Петровича! Он уж в тележку садится. Я, конечно, закричал: «Подождите!» Руками машу, кричу, а он сел, да и уехал!.. Так поверите ли, я на самый-то жар, обвесившись тетерями, верст пятнадцать полоскал до деревни. Едва-едва уже к вечеру только добрался, нанял лошадей и уехал домой.

— Вот чудак-то, — сказал я.

— Гм… Чудак! Нет, это уж что-то другое! Какое-то глупое самодурство. Видите, обиделся, что я нашел выводок да набил тетерь, а он попусту прошлялся, ну и взыграл!.. Да ведь если рассказывать про него, то проговоришь до утра.

Дедушка замолчал и прилег, а кто-то рассказал такую историю.

Был в одном сибирском городе аптекарь Ле-ин, тоже охотник и собак хороших имел, но дичи носил домой немного, зато на словах бил десятками. Там же были и два брата То-вы, хорошие охотники и искусные стрелки. Вот как-то раз они узнали, что Ле-ин собирается на охоту на дупелей. Они сговорились, да и отправились туда пораньше, и зная, что у аптекаря собаки хорошие, сочинили такую штуку: убили штук шесть дупелей, написали на бумажках свои пометки, свернули их трубочками, запихали в горлышко каждому дупелю и разбросали эту готовую дичь в разных местах. Сами же поскорей свернулись и уехали подальше, на другие дупелиные угодья. Вот слышат, что на том месте, где они были, кто-то стреляет. Значит, Ле-ин приехал, его дуплеты раздаются по полю. И они стали постреливать, и по дичи, и нарочно в белый свет, чтоб приманить аптекаря; дескать, услышит и наверное приедет. Они раскинули табор, развели огонек, закусывают и ждут.