Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Вишь, говорят, боится. Давай, брат, накидывай петлю… Он им и дался, словно нарочно. Вот они накинули, плюхнули в лодку и стали его тащить с карчи! А он, значит, как бултыхнет в воду, да нут-ко за ними! Догнал, выворотил из лодки и давай их починивать по-своему. Одного-то лишь поранил; тот как-то уцепился за лодку и спасся; а другого-то дурака так и закунал в воде, — утопил до смерти.

— Ты где это слыхал, Федотина?

— Сегодня мужики прибыли сверху, с Рассказихи, они и сказывали.

— Вот болваны-то!.. А который теперь час? Поди-ка, и спать пора, — сказал дедушка.

— Да уж давно «коромысло» (Большая Медведица) повернулось, спать надо, — отозвался Федот и завернулся в полушубок.

Немного погодя засопели и захрапели уж многие. Небольшой огонек все еще догорал в рыбачьем очаге и, то потухая, то вспыхивая синеватым огоньком, причудливо освещал одну половину избенки. Против очага видна освещенная часть готовящейся сети, и в ней торчит рыбачья игла; из-под сети выглядывает конец длинной, до самого потолка, одностволки; в углу, зубьями кверху, стоит на длинном черенке рыбачья острога… Невольно, но смутно явились мне на память превосходные стихи Рылеева из поэмы «Войнаровский».

А здесь, вон на полке, светится часть самовара, белеют бочки фаянсовых чашек и, несколько ниже, уже в сумраке, желтеет контур балалайки… А в темном углу, на лавках, лежат, как покрытые мумии, наши охотники… Вон и Федот Спиридонович, словно восковая кукла, с желтым от мерцающего очага лицом, торчащим из-под полушубка.

…Что-то и у меня падают веки сами собой и смыкаются глаза… Очаг, кажется, чуть-чуть уж мелькает… Забываюсь помаленьку и я…

«И круты горки, да забывчивы», — говорит русская пословица. И совершенно верно, потому что забывчивы, например, для охотника его бывшие неудачи. Сколько раз приходили мне на память наши не совсем счастливые поездки с дедушкой за гусями, а глядишь, придет весна, обогреет — словно обнимет солнышко, побегут мутные ручейки — и снова потянет туда же; а тянет потому, что охотничье сердце не может равнодушно смотреть на пролетающих лебедей, гусей, уток, не может оно равнодушно слышать их «гычанья», гоготанья и свиста гусиного полета. А тут, как нарочно, приезжают знакомые крестьяне и говорят, что водяной птицы появилось уже много, «адоли грязи», как они выражаются. Ну и пуще того заноет и затоскует душа, так бы вот, кажется, и бросил все, и скорее, скорее бежал на простор, полюбоваться весной, повоевать с сибирской природой и только хоть посмотреть на прилетевших гостей. Является непонятная истома, какая-то сладкая протягота, а руки словно чешутся, точно зудят и просят работы.

Вот в такие минуты мне и пришло на память, что один мой знакомый охотник и состоятельный человек, некто Александр Андреевич Мер-в, проживающий в селе Чистюньке, не один раз звал меня на охоту за гусями, говоря, что у них гусей собирается множество и что у них охота эта производится легко и удобно, потому что все места им известны, а в притонных пунктах есть «скрады» (караулки), где можно поджидать гусей на воду или стрелять на перелетах, — чего, дескать, нет в Самодуркиной.

Как вспомнил я всю эту штуку, так и загорелось в душе — ехать, непременно ехать в Чистюньку! Но как и с кем туда отправиться? Дедушка что-то отказывается и уж одну весну не ездил, а одному неудобно и дорого, кого же сманить на поездку?

И вот счастливая судьба помогла мне в этой трудной задаче: приехал ко мне исправник, уважаемый Андрей Андреевич Н-ский, хороший охотник и веселый приятный товарищ. Я в это время служил городским головой в Барнауле, а потому при его появлении невольно подумал: «Ну, что-нибудь неладно, опять какие-нибудь неполадки или совместная работа». Вследствие этой неприятной мысли, я пытливо посмотрел на выражение его лица — дескать, что оно изображает? Кислое или нет? Смотрю — ничего; оно по обыкновению добродушное и даже улыбается! В чем же дело?

— Смотрите-ка, дни-то, дни-то какие стоят, просто прелесть, — сказал он.

Эге, думаю, ладно! Это не обмундирование полицейских чинов, а что-то наклевывается доброе!..

— Да, действительно, хороши! Да вы лучше не соблазняйте, потому что и без того хочется улизнуть куда-нибудь — поохотиться.

— А знаете что? Махнемте-ка в Чистюньку! Мер-в давно приглашал меня на гусей, а мне туда все равно нужно ехать по делу.

— Ну, батенька, вы точно вороньи яйца ели! Ведь я только сейчас сидел и думал об этом.

— Вот и прекрасно, — значит, поедем; у меня же тарантас отличный, поместительный, мягкий, и меня, как исправника, провезут по каким угодно зажорам.

Можете судить о моей радости, а тем более при такой неожиданной приятной случайности! Конечно, мы тут же сговорились, кому что взять с собой на дорогу и когда выехать.

Одним словом, около половины апреля 1889 года мы отправились по Змиевскому тракту и без особых приключений доехали в тот же день, к вечеру, до третьей станции, то есть до Чистюньки, и остановились у гостеприимного и любезного Александра Андреевича Мер-ва.

Весь вечер протолковали мы о том, как завтра устроить охоту. Но так как самому хозяину, к сожалению, почему-то ехать было нельзя, то он откомандировал с нами своего молодого родственника, милейшего юношу, приятного человека и хорошего охотника, который знает все гусиные места. На общем совете решено было так, что мы уедем к реке Алею сначала на тележках и поохотимся, затем к нам привезут лодку, и мы уже будем разъезжать в ней; потом уплывем по реке домой, в Чистюньку.

Словом, план составился великолепный, а хороший ужин, удобное помещение и гостеприимство хозяев доставили нам приятное расположение и спокойный сон под самыми радужными надеждами.

Как легко и сердечно вспоминается этот вечер!..

Рано утром добрая хозяюшка угостила нас чаем с разными горячими произведениями кулинарного искусства, и мы, насытившись до второго пота, весело отправились вверх по правому берегу Алея.

Проехав несколько верст по холмистому берегу, мы видели несколько озеринок, но все они были пусты и только представляли собой громадные зеркала, в которых, как находящиеся почти под нашим берегом, в обратном виде отражались наши тележки. В нескольких местах, уже далее, мы видели уток, но не стреляли, потому что боялись звуками выстрелов, как говорят сибиряки, «оголчить» окрестность и напугать гусей.