Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

И можете себе представить, что этой жердью, длиною не менее 9-10 аршин, мы едва достали дно ямы и как-то ловко поддели винтовку за погон кожаного чехла, затем вытащили ее на берег.

Одумавшись и оглядевшись, мы от души возблагодарили Господа, что так счастливо отделались, а весьма легко могла случиться крайне плохая история. Дело в том, что ямщик попал на самый край промоины, но попал наискось и только поэтому наш тарантас действительно обрезало только одним задним колесом. А если б туда попало и переднее колесо? Тогда бы и мы, и тарантас, а за ним и лошади улетели в глубокую водяную пропасть!..

Чтоб не вымочить все, что было в тарантасе своими мокрыми полушубками, с которых все еще бежали потоки, несмотря на то, что их обжимали по шерсти и ямщик, и сержант, мы встали по бокам на приступки экипажа и велели скорее катить в Самодуркину.

Тут мы остановились уже в знакомой мне квартире, попросили поставить самовар, еще хорошенько отжать нашу мокрую одежду и подсушить, а сами занялись переодеванием в запасное сухое белье и платье, так что волей-неволей пробыли тут не менее четырех часов.

Здесь мы узнали, что промоина, в которой искупались, величиной гораздо более всей усадьбы нашего хозяина и что, наполнившись водой, она могла поглотить не один десяток тарантасов! Наше счастье еще в том, что добрые кони выхватили экипаж уже на трех колесах на окраину ямы… Да, слава Создателю! А улети мы в эту страшную промоину с тарантасом и лошадьми — это был бы вопрос ужасный, вопрос жизни и смерти! Могли бы не выкарабкаться…

Описанный мною случай курьезен, но что выражает наше купанье в сравнении с купаньем К. А. Аб-ова, которое, как выдающийся факт, я хочу занести в свою хартию, чтоб всякий читающий мог сообразить, каким сюрпризам подвергаются иной раз сибиряки в своих путешествиях и служащие люди в командировках.

Однажды, еще в молодых годах, К. А. Аб-ов, служивший в горном ведомстве, как отводчик золотоносных площадей, возвращался зимою из тайги в Барнаул. Снег был уже довольно глубок, и ему запрягли в кошевку парочку лошадей в «простяж», то есть не рядом, а гуськом, одну за другой, потому что иначе ездить по тайге неудобно, а при глубоком снеге и невозможно. Морозы стояли хотя и порядочные, но быстрые горные реки нередко долго не замерзают совсем или имеют открытые полыньи.

Выехав с прииска еще днем, он как раз ночью должен был спуститься на реку и ехать ею сколько-то верст, — хорошенько не помню, да и суть не в расстоянии.

Ямщиком у него был бойкий молодой парень, который, лихо пробежав таежной просекой, не задумываясь, спустился на реку и, посвистывая, покатил по льду. Глухая тайга покрывала оба берега и бесприютно, угрюмо смотрела на отважных путешественников. Как седок, так и ямщик, конечно, хорошо знали, что на большом перегоне они не встретят ни одного жилого места, ничего, кроме высокого темного леса; тем не менее привычные люди ехали без особой боязни, и Аб-ов, укутавшись по-зимнему и ловко приютившись в уголок кошевки, даже вздремнул.

Вдруг ямщик испуганно затпрукал, моментально остановился и соскочил с облучка. Проснулся и Константин Андреевич и тоже выскочил из кошевки. Оказалось, что, объезжая одну полынью, передовой конь попал на «подпарину» и провалился, а за ним с маху провалился и коренник, но зацепился «запрегом» за лед и только потому не последовал в глубокую и быструю воду за своим товарищем. Кошевка стояла еще на льду, а коренник, захватившись мордой за край льда, болтался на подбрюшнике.

Видя такую беду и сообразив, в чем дело, они решили, что переднего коня спасти уже невозможно, потому что он был подо льдом и только тянул коренного постромками туда же; сметливый ямщик тотчас выхватил из кошевки топор, живо обсек у оглобель постромки — и бедного передовщика моментально удернуло быстрым течением.

Затем они оба принялись выручать за оглобли коренного, но видя, что этого нельзя, обрубили гужи и конь при их помощи выскочил на лед. Но одна беда — не беда! Явилась другая, получше первой: Аб-ов, помогая ямщику, оступился или провалился и улетел в воду, и его тотчас быстриной удернуло, как и коня, тоже под лед!

Бойкий ямщик не потерялся и тут. Моментально приметив, что в нескольких саженях ниже по реке чернеет другая полынья, тотчас бросился туда, мигом подполз на животе к ее окраине и, несмотря на темноту ночи, увидал, как что-то «счернело» на воде; он схватил это «что-то» рукой и выдернул меховую шапку. Затем снова заметил что-то слабо счерневшее на поверхности воды и, мигом схватив этот призрак своей могучей пятерней, поймал за волосы Константина Андреевича и вытащил его на лед!..

Можете судить о радости того и другого в эту ужасную и счастливую минуту! Но тут же посудите и о том, какой опасности подвергался и ямщик, решившись ночью, один, среди тайги, подползти по тонкой окраине полыньи и не побояться того, что сам он может провалиться туда же!.. Много ли таких, которые вовремя найдутся и не подумают о самосохранении?..

Только одна тайга видела все это, — все, что тут происходило, как бы келейно от всего живущего, на пустынно охраняемой ею реке. Она, темной стеною окружая эту страшную ледяную купель и, точно упираясь вершинами своих могучих деревьев в мириады звезд, как бы вместе с ними и удивлялась, покачивая мохнатыми верхушками, и молилась при их освещении, как при лампадах, за такое чудное спасение!..

Но что приходилось делать путникам далее?

Назади оставалась тайга — и впереди виднелась все та же бесприютная, холодная тайга! Как же быть? Куда ехать: назад или вперед? А ехать необходимо, потому что разводить огонь долго, да он и не поможет при таком случае. Подумали-подумали и пришли к тому, что надо по возможности выжать скорее всю промокшую одежду, надеть ее снова и лететь к кордону.

Так они и сделали: отжались общими силами, затем Аб-ов уселся в кошевку, ямщик накрыл его своей дохой, утыкал сеном и, живо исправив гужи, запрег коня, и они покатили к кордону.

Все это, конечно, сотворилось в недолгие минуты, чтоб не замерз и конь, побывавший в ледяной купели; сначала он едва передвигал ногами, но затем размялся и добежал благополучно.

— Удивительное дело, — говорил мне Константин Александрович, — я тогда был так возбужден нервами, что не почувствовал холода, а, улегшись в кошевку, даже потом согрелся до того, что, несмотря на сырую одежду, чувствовал на себе уже испарину. Отлично доехал до кордона, обсушился, напился чаю, крепко заснул и, приехав в Барнаул, был совершенно здоров, не случилось даже насморка! А теперь пройдешь босыми ногами по крашеному полу — и глядишь, подхватит тебя всякая нелегкая!

Да, скажу по опыту и я. Молодость и привычка жить на воздухе во всякую погоду — лучшая порука от простудных заболеваний. Подобные купанья испытывал и я не один раз — и все сходило благополучно, а мокрая одежда, но изолированная от ветра, всегда действовала, как согревающий компресс и, как говорится, вышибала клин клином…